Иван Вологдин - Война орденов. Время Орды

Десятник расхохотался:

— Ничего ты не понимаешь, урусут! Верность не покупается. Баир мне, сироте, что отец и брат в одном лице! Не твори глупостей. Положи меч. И стой на месте.

— Зачем? Вы все равно убьете меня и моих друзей в лагере. О пленении не может быть и речи. Я чересчур опасный свидетель! К тому же, своим поведением вы нарушили священную Ясу Чингиз-хана, умертвив обладателя золотой пайцзы! Вы будете прокляты до конца дней своих.

— Мы итак прокляты, Урусут! Дела, творимые нами, против врагов и друзей, давно выстлали нам дорогу в ад. Гоги и Магоги ждут нас, чтобы до конца вечных дней наших варить в котлах, и я…

Джебэ сделал классическую ошибку многих злодеев, а именно добавил чересчур много пафоса, в прощальные речи, что заметно удлинило их. Стрелять, рубить и жечь нужно сразу, не медля. В этом профессионализм убийцы. Ни смотря на опыт воинов, передо мной стояли сущие дилетанты в деле заказных убийств, которые, к тому же знали, с кем имеют дело, и что я заранее просчитал их поведение, имитируя слабость.

Острый приступ насланного кашля скрутил лучников, вынуждая выпустить свистящие стрелы, размазано и не прицельно. Две из них пропели у меня над головой, а третья, прошла стороной, слегка оцарапав ногу.

Пренебрегая предостережениями Сета о вреде телепортации, я ринулся сквозь пространство, двумя руками повисая на обнаженной сабле Джебэ, в душе радуясь особенностям монголов затачивать оружие только с одной стороны.

Кана, почувствовав свободу, ловко вывернулась из руки десятника, пребольно впившись зубами в грязную десницу, и со всей силы, отпрянув вперед и лягнувшись как лошадь, зарядила обидчику в пах своим сапогом.

Трое прочих монголов были неопасны. Кашель, насланный на них, подкрепленный сильнейшим гневом, перекрывал дыхание предателей, заставляя, сжав горящее горло, ползать на коленях, в поисках кислорода, которого, судя по приступам, жестко не хватало в пылающих легких. Они были не жильцы. Я просчитал, что еще пять — десять минут тщетной самоборьбы и тройка монголов затихнет самостоятельно.

Джебэ понимал, что обречен. Он гордо отбросил кривую саблю в сторону, и, сняв шлем, опал на колени, гордо вскинул голову, подставляя горло под удар:

— Давай, урусут! Не тяни! — прорычал он, — и помни гордого монгола, который даже перед лицом смерти, остался верен своему властителю! Я ненавидел вас, колдунов и магов, всю жизнь, ненавижу и сейчас! И тебя ждёт котел!

— Знай, мой добрый друг, — улыбнулся я, глядя ему в глаза, — что ты еще послужишь мне верой и правдой и в послесмертии!

— Что!? — крикнул монгол и тут же получил сокрушающий удар камнем по затылку, нанесённый маленькой и хрупкой Каной с такой силой, что хруст проламливаемых костей еще долго, эхом, раздавался в ушах.

— А что ты думал? — спросила меня улыбчивая, восточная княжна, — мы в походах, со своими мужчинами, кашу варим? Нет. Я и к сабле приучена, и с лука стрелять, и к езде верховой, длительной, как видишь. Да и этот — кивнула она в сторону булькающего в агонии десятника, — не первый враг, которого я отправила к «праотцам» — передразнила половчанка своего умирающего обидчика.

— А ты полна загадок, любимая! — пребывая в лёгком шоке, ответил я ей, — но не будем расслабляться. Нужно выручать Ярополка и дружинников из лагеря.

— Как? Монголов тысяча! И скорее всего наши спутники уже пленены по приказу Баира.

— Есть у меня одна идейка, из разряда чёрной магии. Так что берем тело Джебэ, перекидываем через седло, и едем обратно. Вот только череп ему надо шлемом прикрыть, да кровь обтереть, когда вытечет вся. Серебро здесь подождёт, только коней нужно к деревьям привязать, чтобы не ушли. Ну что, встала, родная, за работу!

Иногда, о творимых ранее вещах, стыдно рассказывать. В этом великий дар писателя, пишущего автобиографичную повесть, и его проклятие. Дар выбирать. Писать ли лестно, выставляя свою личность только в выгодном свете, или писать честно, чтобы действительно передать все уникальные переживания минувших лет. Я, как первый руководитель Алого Ордена, выбираю второе, и пусть Вселенная будет мне судьей, за свершенные дела.

Процесс вселения в труп мало отличим от вселения в живого человека или животное, как это уже было со мной у лагеря Евпатия Коловрата много лет назад. Разница состоит лишь в том, что вселяясь в живую плоть, ты просто подменяешь его сознание на своё, что, ровным счётом, не наносит ощутимого вреда ни ведуну, ни захваченному существу (за исключением того, что мой сохатый из прошлого погиб под стрелами охотников, но спас меня).

Вселение в труп сродни тому вреду, что наносит телепортация, ибо ты вынужден добровольно заточить свой разум в черепную коробку убиенного, волей или неволей привлекая туда душу и разум мертвеца. Кристалл ведуна медленно сереет или чернеет, а опыт покойника, его добродетели и грехи, рекой вливаются в сознание мага, растворяясь и усваиваясь в нем, что может привести если не к безумию, то к чужим, беспокоящим снам, иссушающим тело и душу.

Хорошо, что Джебэ был свежим покойником. Душа нового мертвеца три дня вьется подле физической оболочки, не отходя от неё ни на шаг. Часто, призраки и не понимают, что мертвы, а поэтому захват тела (гуля) в течение трёх первых дней легок и несет мало негативных последствий.

От трёх до девяти душа гуляет по ближайшим родственникам и в тех местах, где человек любил бывать при жизни. Теперь у покойника есть понимание факта смерти и он, как никогда, может навредить человеку, забравшемуся внутрь его физической оболочки. В этот период призраки особенно сильны и щепетильны к воздействиям.

От девяти до сорока дней, душа гуляет по свету, получая тот опыт от материального мира, который не мгла получить, будучи заточенной в физической оболочке. Энергии слабнут. Человек (его кристалл души, астральное и ментальное тело) буквально растворяется в этом мире, переходя в мир иной. Вернуть его можно, но чем дольше разум существовал вне тела, тем больше он искажался и изменялся, а поэтому шанс подхватить безумие от множества миражей, измененных воспоминаний и переживаний увеличивается многократно.

В книге атлантов я читал и о случаях, когда возвращали к «жизни» тела и очень древних мертвецов, что рушило кристаллы экспериментаторов и истирало их память. Волна нового опыта мертвеца, переживания загробной жизни, накопившиеся за века, мгновенно вымывали отчаянных ведунов, разрушая кристалл, и никто больше не мог собрать распавшееся сознание человека воедино…

Сознание Джебэ было грубо откинуто вглубь поврежденной, черепной коробки.

Пребывая в теле гуля, я сел на коня, и, стараясь не выдать себя ломаными, неестественными движениями, медленно въехал в лагерь, поприветствовав монголов — стражников взмахом руки.