Кассандра Клэр - Призраки Сумеречного базара. Книга первая [litres]

– Что? – переспросил Мэтью. – Я ничего не знал. Клянусь, я не знал…

Кук прибежала на крики Чарльза и ахнула, увидев эту картину.

– Миссис Фэйрчайлд!

У Мэтью дрожал голос.

– Нам нужен Брат Захария…

Брат Захария мог знать, что за зелье дали маме и что делать. Мэтью начал объяснять, что он натворил, но Шарлотта издала какие-то звуки, и все замерли.

– О, да, – еле слышно произнесла мама. – Пожалуйста. Позовите Джема.

Чарльз и Кук выбежали из комнаты. Мэтью не решался подойти к матери и отцу. Наконец, после долгого и мучительного ожидания, появился Брат Захария. Его плащ цвета пергамента развевался, как мантия вершителя правосудия и расправы.

Мэтью знал, что даже с закрытыми глазами Брат Захария все видит. Видит Мэтью насквозь, до самого грешного сердца.

Брат Захария нагнулся, подхватил маму на руки и куда-то унес.

Весь день Мэтью слышал, как приходили и уходили люди. С грохотом подкатила карета из Лондонского института, и оттуда вышла тетя Тесса с корзинкой лекарств. В свое время она обучалась какой-то магии.

Мэтью понимал, что им сейчас нужны все: и Безмолвный Брат, и чародейка, – хотя не факт, что даже совместными силами они спасут его мать.

Чарльз до сих пор не вернулся. Мэтью усадил отца обратно на стул. Они так и сидели вдвоем в столовой, не замечая, как утренний свет сменяется сиянием дня, а потом растворяется в вечерних сумерках.

Лицо папы казалось высеченным из старого камня. Когда он наконец заговорил, голос звучал так, словно отец уже умирает.

– Ты должен знать, Мэтью. Твоя мама и я, мы…

Расстаемся. С нашим браком покончено. Она любит другого. Мэтью приготовился к худшему, но, когда слова все-таки вырвались, он услышал то, чего не мог и представить.

– Мы были в предвкушении… счастливого события, – произнес папа, и у него перехватило дыхание.

Мэтью смотрел на него в полном недоумении. Он ничегошеньки не понимал. Только знал, что будет слишком больно.

– Нам с твоей мамой пришлось долго ждать Чарльза Бьюфорда, а потом и тебя, и мы думали, что вы оба стоите этого ожидания, – сказал отец и даже посреди этого кошмара попытался улыбнуться Мэтью. – В этот раз Шарлотта надеялась… на дочь.

Мэтью чуть не подавился своим ужасом. Он подумал, что больше никогда не скажет ни слова и не съест ни кусочка. Казалось, ужас застрял в нем навечно.

Мы думали. Мы были в предвкушении . Совершенно ясно, что отец нисколько не сомневался в том, что дети от него.

– Мы переживали, поскольку вы с Чарльзом уже довольно взрослые, – продолжил Генри. – Гидеон – молодец, ходил на задних лапках перед Шарлоттой на заседаниях Конклава. Он всегда был верным другом твоей матери, прикрывал именем Лайтвуда и подставлял плечо, когда она нуждалась в поддержке, давал советы. Боюсь, я никогда по-настоящему не понимал работу Института, не говоря уже о Конклаве. Твоя мама – просто чудо.

Гидеон помогал его матери. А он, Мэтью, так жестоко с ней обошелся.

– Я думал, мы назовем ее Матильдой, – медленно и грустно произнес отец. – У меня была двоюродная бабушка Матильда. Она была очень стара, когда я еще был маленьким и другие мальчишки дразнили меня. Она давала мне книги и говорила, что я умнее любого из них. У нее были восхитительные волнистые волосы сливочного цвета – золотистые в детстве. Когда ты родился, у тебя были такие же светлые кудри. Я называл ее тетей Мэтти. Я никогда не рассказывал тебе, думал, тебе не понравится, что тебя назвали в честь женщины. Тебе и так пришлось многое пережить из-за твоего глупого отца и тех, кто точит зуб на твою мать и твоего парабатая . Но ты так достойно со всем справляешься.

Отец тронул его волосы нежной, любящей рукой. Мэтью пожалел о том, что не может схватить кинжал и перерезать горло тому самому Мэтью.

– Мне жаль, что ты так и не увидел свою прабабушку. Она была очень похожа на тебя. Самая милая женщина, которую когда-либо создал Бог, – сказал отец. – Не считая твоей матери.

В комнату тенью скользнул Брат Захария, смешавшись с другими тенями, и позвал отца Мэтью к постели матери.

Мэтью остался один.

В сгущающейся темноте он смотрел на перевернутый стул матери, выпавшую из ее рук лепешку и след из крошек, ведущий в никуда. Стол так и остался неприбранным после завтрака. Он, Мэтью, всегда тащил своих друзей и семью в художественные галереи, всегда стремился вальсировать по жизни, всегда рассуждал о правде и красоте, как дурак. Это он понесся сломя голову на Сумеречный базар и беспечно доверился обитательнице Нижнего мира, потому что Нижний мир всегда манил его, потому что фейри назвала Сумеречных охотников жестокими, и Мэтью согласился – а как же, ему ли не знать? И в том, что случилось, нет вины ни фейри, ни Аластера, ни кого-то еще. Это он, Мэтью, сделал выбор, когда решил не доверять своей матери. Он накормил мать ядом своими собственными руками. Он не дурак. Он злодей и преступник.

Мэтью повесил белокурую голову, доставшуюся ему через отца от бабушки, которую тот любил больше всех. Мэтью сидел в темной комнате и плакал.

Брат Захария спустился по лестнице после долгой битвы со смертью, собираясь сказать Мэтью Фэйрчайлду, что его мать будет жить.

Джеймс и Люси, приехавшие с Тессой, весь день в ожидании просидели в холле.

Люси бросилась к Брату Захарии, вцепившись в него окоченевшими руками: – Тетя Шарлотта, она в безопасности?

Да, мои дорогие , сказал Джем. Да.

– Слава ангелу, – еле слышно произнес Джеймс. – Иначе сердце Мэтью не выдержало бы. И наши тоже.

Брат Захария сомневался насчет сердца Мэтью после такой чудовищной выходки, но постарался, как мог, утешить Джеймса и Люси.

Идите в библиотеку. Там разожгли камин. Я пришлю к вам Мэтью.

Он нашел Мэтью в столовой. Некогда излучавший радость и смех, мальчик трусливо вжался в стул, как будто не мог вынести того, что ожидал услышать.

– Моя мама, – тотчас прошептал он голосом хрупким и сухим, как старые кости.

Она будет жить , сказал Джем и смягчился, увидев боль мальчика.

Джеймс знал сердце своего парабатая лучше, чем Джем.

Было время, когда маленького Уилла все считали худшим из зол, и не без основания. Все, кроме Джема. Он не хотел учиться у Безмолвных Братьев ни суровому осуждению, ни жестокосердию.

Мэтью поднял голову и посмотрел на Брата Захарию. В его глазах сквозила мука, но голос не дрогнул.

– А ребенок?

Брат Захария сказал: Ребенок не выжил.

Мэтью вцепился в края стула, так что побелели костяшки пальцев. Сейчас он выглядел старше, чем всего пару дней назад.

Мэтью , сказал Брат Захария, стараясь отгородиться от гула голосов братьев в голове.

– Да?

Можешь положиться на молчание Безмолвного Брата, сказал Джем. Я никому не скажу про Сумеречный базар и про твою покупку.