Александр Рудазов - Яцхен: Три глаза и шесть рук. Шестирукий резидент. Демоны в Ватикане. Сын архидемона [litres]

– Верую в Бога Отца, и Сына, и Святаго Духа, и ныне, и присно, и во веки веков, – перекрестился я. – Аминь.

– Необычное толкование, – пробасил дю Шевуа. – Но по сути верно. Однако сего мало, чтобы считаться истинным христианином. Ты немедля пойдешь ко мне на исповедь и сознаешься во всех своих демонских грехах, не то безжалостно отлучу от церкви!

– Да что вы все угрожаете-то? – обиделся я. – Исповедь так исповедь, я не против… Ваше высокопреосвященство, а почему вы так одеты-то… бедно?

– Скромность и воздержание, сын мой, скромность и воздержание! – назидательным тоном сообщил кардинал. – Все мы дети одной Церкви, что император, что последний поденщик…

После успешного подавления бунта и уборки на скорую руку дворец постепенно отходил ко сну. Во дворе еще слышен был шум – там восстанавливали обрушенные ворота и жгли мертвецов, но здесь, во внутренних помещениях, вновь воцарились тишина и покой.

– Святой отец, а вы не знаете, куда подевались Сигизмунд с Лореной? – поинтересовался я, когда мы вошли в совершенно пустой тронный зал. Мертвых наемников уже успели убрать, хотя пятна крови все еще виднелись.

– Грешить пошли… – укоризненно покачал головой кардинал. – Человек – существо несовершенное, слаб он пред соблазнами мирскими. Особливо если человек юн и неразумен, как эти двое…

Я только вздохнул. Да уж, теперь Сигизмунд, как честный человек, просто обязан будет жениться…

– Становись на колени, демон, и открывай мне свою душу, всю как есть! – потребовал кардинал, усаживаясь на низенькую скамеечку. – Многих убил ты сегодня, нужно немедля отпустить тебе грехи, иначе долго придется их замаливать, ох, долго…

Я послушно опустился на колени. Несмотря на свой явный фанатизм и манеры, больше подобающие разбойничьему отцу Туку, нежели кардиналу из Ватикана, дю Шевуа вызывал у меня симпатию. Хотя бы потому, что не плевался в мою сторону только потому, что я не человек.

– Святой отец, а какие новости в Ватикане? – поинтересовался я. – Я слышал, предполагалось, что Папой станет некий эль Кориано…

– Величайший грешник со времен Атталика! – тут же вспыхнул кардинал. – Святейшему Синоду были представлены доказательства его нечестивости и криводушия в делах веры! Его принародно лишили сана и отправили в изгнание в земли диких трегонтов! А Папой стал кардинал да Луко и уже успел проявить себя с самой лучшей стороны. Первым же указом он вновь вернул нечеловекам право молиться в церквях и принимать христианство, буде они того пожелают. Он отправил посольство к эльфам, чтобы умолить их не судить о всех людях по лже-папе Джулиану. Он вернул горгулий в Ромецию, и теперь крыши соборов снова пребудут в чистоте, ибо люди в силу своей бескрылости не могут очищать их должным образом… Но ты отвлек меня, грешник! Начинай свою исповедь, и не тяни время – Господь все видит!

Я послушно принялся рассказывать кардиналу обо всем, что случилось в моей жизни за те два месяца, что прошли с тех пор, как я вылез из репликатора. Признаться, я боялся, что большую часть рассказа он просто не поймет, но, к моему удивлению, дю Шевуа оказался на редкость толковым попом.

– Правильно, – строго кивнул он, когда я рассказал о убитых мной мертвецах. – Неча трупам по земле ходить, да живых людей харчить – грех это великий! Если мертвец ожил с позволения Господа, так Господь вернет ему душу, и будет он питаться не человечиной, а той же пищей, что и добрые христиане. А коли не Господь тут постарался, но Ррогалдрон – убить сего мертвеца, вот что следует сделать! Отпускаю тебе сей грех.

– Тоже верно, – откликнулся он, когда услышал о том, что я пытался помочь Палачу. – Коли раскаялся сей несчастный в грехах нечаянных, да пожелал изгнать бесей из души своей, твой священный долг ему в этом помочь. Все мы люди, все человеки… Отпускаю тебе сей грех.

– Про это уже знаю, – сообщил дю Шевуа, когда речь зашла о спасении Лорены. – Поступок, достойный верного рыцаря Господа нашего. Дракон, конечно, тоже создание Божье, но поедая добрых христиан, он заслужил свою участь. Отпускаю тебе сей грех.

– Сказано в Писании: «не убий», но порой приходится трактовать вольно сию заповедь, – согласился он, когда узнал о том, как я убил профессора Краевского. – Высокоученый муж с душой черной, аки смоль, много бед натворить способен, коли вовремя не остановить. Отпускаю тебе сей грех.

– Достойное деяние, – без особого интереса согласился он, узнав о спасении молодого диггера Боруха.

– Ересь и непотребие! – возмутился он, когда узнал о нашем с Сигизмундом задании насчет Моисея. – Оставь сей замысел немедля, ибо не дело – тревожить покой святых неверием! Кому теперь важно, сколь лет прошло в той пустыне? Грех!

– А вот насчет этого поподробнее, – заинтересовался он, узнав о том, как я расправился с крестоносцами и предотвратил крестовые походы.

Узнав подробно, кардинал потребовал рассказать ему, что вообще такое «крестовый поход». В этом мире, не имеющем мусульман, подобное явление так и не возникло, хотя, кажется, могли бы найтись и другие поводы.

– Это не христиане! – наконец провозгласил дю Шевуа. – Насаждать истинную Веру огнем и мечом – грех великий! То были еретики и отступники, и ты верно поступил, демон. Отпускаю тебе сей грех.

Я закончил свой рассказ и выжидательно взглянул на кардинала. Тот немного поморщил лоб, а потом вздохнул:

– Ох, грехи наши тяжкие… Обо всем ли ты поведал мне, грешник?

– Обо всем, святой отец.

– А о нечистых помыслах? Искушениях мыслью и духом? – строго нахмурился дю Шевуа. – Всюду грех, всюду искушение демонское… Вот со мной был недавно случай – заглянул я в один монастырь с инспекцией… Женский. И вижу – идет впереди меня одна послушница. Совсем молода еще, а телеса уже, аки у коровы стельной. Стоит она ко мне задом, да вдруг возьми и урони что-то! Наклонилась низко-низко, и вот тут-то я в искушение и впал! Слаб человек, грешен, не удержался я от греха…

– Угу… – с явной завистью в голосе посочувствовал я.

– А после еще был случай – в другом монастыре. Только мужском. Все точно так же – молодой послушник, стоит ко мне задом, что-то уронил, наклонился… И опять ведь я в искушение впал! Опять согрешил точно так же!

– Святой отец… – аж передернуло меня.

– Да, впал в искушение, согрешил… – вздохнул дю Шевуа. – Опять пнул со всей силы! Да ведь сапогом!

Тут уж я вообще ничего сказать не смог.

– И ведь ничего не могу с собой поделать! – посетовал кардинал. – Как ко мне кто задом наклонится – непременно ногой ударю. А если передом кланяются – по голове бью кулаком, али еще чем потяжельше. Так что ты на всякий случай мне не кланяйся, не искушай лишнего. Наследственное, может?