Майкл Флетчер - Без надежды на искупление [litres]

Эрбрехен хмуро посмотрел на грязную толпу, шагавшую вокруг его паланкина, и Гехирн на мгновение испытала чувство свободы, с которым к ней приходило понимание, что ее поработили и используют.

– Прости меня, – тихо сказал Эрбрехен, качая головой. – Пожалуйста, прости меня.

Гехирн ошеломленно посмотрела на него.

– Что?

– Я знаю, что ты любишь меня. – Он поднял в сторону Гехирн руку, нахмурился, глядя на нее, и снова положил ее на жирное бедро. Он моргнул, и по его круглым щекам покатились слезы. Никогда прежде не случалось Гехирн видеть такой сокрушительной печали.

«Он любит меня! Он просто не знает, как это показать!» Это она слишком хорошо понимала. Эмоции так трудно передать, а любовь особенно.

– Меня все любят, – сказал он. – Все . Как я могу разобраться, кто меня по-настоящему любит? – Он взглянул на нее, и его покрасневшие глаза умоляли понять его. – Они должны меня любить.

– Я люблю тебя, – сказала она.

И тогда она вспомнила те моменты, когда оказывалась на той границе, за пределами которой Эрбрехен не имел влияния. Поработитель.

– Конечно, любишь. – Он кривовато улыбнулся. – Меня все любят. – Он посмотрел мимо нее и произнес: – Я так одинок.

«Ты не одинок. Ты никогда не будешь одинок, пока я рядом с тобой». В тот самый момент его внимание что-то отвлекло, и ее сердце пронзила боль. «Ты глупа. Ему вовсе нет до тебя дела. Никому нет дела до тебя».

Караван остановился еще в трех небольших городах, и к ним присоединилось множество людей. Если двигаться в таком темпе, то тот путь, который Гехирн проделала за три дня, у Эрбрехена и его друзей займет две недели.

Но сила Эрбрехена росла с каждым городом и городком, поддавшимся его влиянию. Конечно же, теперь то расстояние, на которое распространялась его власть, было уже значительно больше. Последний город – укрепленное поселение, названия которого Гехирн не знала, – поджидал их прибытия, крепко заперев все входы. На стенах стояли лучники, а рядом с дюжину разного рода гайстескранкен. Хассебранд была уверена, что ее снова позовут жечь. Желание сделать это заставляло ее трепетать, как будто душа ее стала натянутой струной.

Но Эрбрехен жестом указал Гехирн остаться сидеть, а сам с трудом, покряхтывая, приподнялся в сидячее положение. Эрбрехен прокричал во весь голос, обращаясь к огражденному крепостной стеной городу. Он говорил о том, как важны для него здешние жители и как они нужны ему. Через несколько минут ворота открылись, и из них вышли правители города, за которыми последовали военные и отряд гайстескранкен. Каждый принес многословные извинения за недопонимание и за неудобства, которые, возможно, был вынужден терпеть Эрбрехен. В прошлом гордые люди, сейчас эти мужчины и женщины, умоляя о прощении, предлагали в дар своих дочерей и сыновей. Эрбрехен великодушно махнул рукой в знак того, что они могут не извиняться, но взял одного мальчика и двух девочек в свой паланкин.

Когда поработитель нашел себе новые утехи, Гехирн почувствовала такую боль, как будто ее с силой пнули в живот. Она чувствовала себя как ребенок, которым пренебрегает мать: ненавидела его и все равно нуждалась в нем.

Новые друзья Эрбрехена около часа грабили собственный город, и, когда они забрали достаточно ценностей и съестного, процессия снова пустилась в путь. Паланкин, который сейчас несли мужчины и женщины, еще не успевшие ослабеть на службе у поработителя, ритмично покачивался, и толпа текла все дальше.

Хотя мысли Гехирн прояснились, покинуть паланкин она была не в состоянии. Когда ей требовалось помочиться, она садилась на корточках на заднем краю паланкина и через плечо смотрела на следовавшую за ним толпу, а они глазели на нее. Похоже, они завидовали ее высокому положению, шагая по лужам ее мочи.

«Огонь никогда не подводит тебя, никогда не разбивает твое сердце». Гехирн оскалилась, обнажив хищные клыки; она глянула на тех, кто шагал ближе всего к паланкину. Они шарахнулись от ее раскаленного взора. Если бы Эрбрехен выпустил ее с паланкина, она, пожалуй, испепелила бы сие разросшееся племя рабов. От этой мысли у нее потекли слюнки.

Зашло солнце, и Эрбрехен сказал, что настало время разбить лагерь и зажечь костры. Гехирн не могла даже приблизительно оценить теперешнюю численность друзей Эрбрехена. Их было уже несколько тысяч, и они безобразным, смрадным ковром покрывали изуродованную грозами землю.

Свой постоянно растущий отряд гайстескранкен Эрбрехен держал поблизости от паланкина. В редкие моменты прояснения рассудка Гехирн понимала, что поработитель их боится. Все остальное время гайстескранкен оставались просто любимыми новыми друзьями Эрбрехена, и поскольку среди них она единственная была хассебранд, Гехирн сохраняла приввилегированное положение и продолжала путь в паланкине.

Когда угас дневной свет, в лагере ожили костры, которые освещали теперь землю трепещущим желтым сиянием. Здесь, в глазу подвластной Регену бури, ветра не было и дым от тысяч костров не тянулся ни в какую сторону. Как и Гехирн, дым оказался в западне.

Танцевали, извивались и скакали истощенные тела, и в свете мерцающих огней эта сцена казалась отвратительной и сверхъестественной.

– Наверное, я умерла, – прошептала Гехирн.

Это было то самое Послесмертие, полное осуждения и мучений, которым запугивал ее отец.

Служа чужим целям, Гехирн убила несчетное число людей. Пусть Кёниг никогда не использовал ее так, как сейчас Эрбрехен, но за время службы у теократа хассебранд отправила на тот свет немало людей. Ни разу не сожалела она ни об одной смерти. Каждая вспышка пламени, каждое скрюченное тело зажаренных заживо, каждый дымящийся столб пепла – все это делалось ради чего-то более важного. Чего-то большего, чем сама Гехирн, большего даже, чем Кёниг. Геборене Дамонен давали Гехирн то, чего она не могла обрести нигде больше: цель. Какой бы неблизкой ни казалась эта цель, но она своей работой играла роль в создании первого истинного бога, которого обретут люди.

Гехирн посмотрела туда, где Эрбрехен возлежал с тремя детьми, все еще не успев удовлетвориться. От мысли о том, что Морген – сама чистота, само добро – окажется в распоряжении Эрбрехена, у нее внутри все сжалось, будто ее внутренности оказались в чьем-то сильном кулаке.

«Поработитель будет использовать мальчика так, что…»

Эрбрехен бросил взгляд через согнутые спины детей и с блаженствующим видом улыбнулся Гехирн.

Затем его глаза закрылись, и было видно, что он витает где-то далеко. Гехирн моргнула и отвернулась, запутавшись в нахлынувших на нее противоречивых чувствах к этому смехотворной внешности человеку. Ее внимание привлекла худая, как палка, фигура, которая, спотыкаясь, двигалась к паланкину. Реген Анруфер, шаман племени шламмштамм. Тощий, как скелет, сухой, как побелевшая на солнце кость, и с улыбкой сумасшедшего, этот человек с ненавистью смотрел на Гехирн.