Фрэнсис Хардинг - Девочка с медвежьим сердцем

Придется поставить на карту все – и проиграть.

Она наскоро привязала конец веревки к старому держателю факела в стене. Открыла ближайшую оконную створку. Окна тянулись вдоль боковой стены дома и выходили на темную дорожку из каменных плит за углом от основного двора. Замирая от страха, Мейкпис сбросила в окно свободный конец веревки и взобралась на подоконник. Обмотала веревку вокруг рук и принялась спускаться, стараясь кончиками пальцев ног нащупать в темноте щели между камнями. Опираясь на них, Мейкпис продолжала спускаться. Она слышала хриплые звуки собственного дыхания и треск рвущихся ниток, которыми когда-то старательно сшивала тряпки.

Веревка лопнула, когда Мейкпис была в четырех футах от земли, но она умудрилась приземлиться аккуратно, не особо ушибившись. Опустив капюшон пониже налицо, она с притворно уверенным видом обогнула дом.

Сквозь ткань капюшона Мейкпис могла различить очертания ожидавшего экипажа и силуэт кучера, сидевшего на козлах. Оставалось надеяться, что кучер увидит только плащ леди Эйприл и не станет удивляться появлению хозяйки из-за угла.

Мейкпис подняла руку в перчатке, так чтобы кольцо поблескивало в слабом лунном свете. Силуэт кучера почтительно кивнул и коснулся лба. Дверь экипажа была открыта. Девочка подошла ближе, поставила ногу на ступеньку. Осмелилась поднять голову и… оказалась лицом к лицу с мистрис Гоутли.

Старая кухарка скорчилась на сиденье экипажа. Рядом стояла корзина с замотанными в муслин свертками. Припасы для путешествия леди Эйприл, разумеется.

Мистрис Гоутли потрясенно уставилась на Мейкпис и, тяжело задышав, прижала ладонь к груди. Мейкпис не сомневалась, что узнана, и могла только предположить, насколько виноватой и растрепанной выглядит. Девочка молча смотрела в широкое мрачное лицо наставницы, мучительницы и компаньонки. Женщины, которую она любила, но никогда не доверяла ей ничего важного. Губы Мейкпис зашевелились, придавая форму слову, которое прошептала ей Бет: «Пожалуйста».

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем мистрис Гоутли опустила глаза.

– Прошу прощения, миледи, – сказала она достаточно громко, чтобы услышал кучер. – Счастливой поездки.

С этими словами она прошла мимо Мейкпис, присела в неуклюжем подагрическом реверансе и похромала к дому.

Едва осмеливаясь верить в подаренный ей шанс, Мейкпис быстро вскочила в экипаж, дважды постучала в крышу, и кучер свистнул лошадям. Экипаж покатился к воротам.

«Спасибо, мистрис Гоутли, – думала она. – Спасибо».

Откуда-то из глубины дома послышались крики. Мейкпис показалось, что она различает голос сэра Мармадьюка.

– Закройте ворота, – доносились едва слышные слова. – Закройте ворота!

Но Мейкпис разбирала сказанное лишь потому, что прислушивалась. Зато кучер понятия ни о чем не имел. Потому что шаг сменился рысцой, а когда они выехали из двора и ворот, рысца превратилась в галоп. Мимо проносились липы, растущие вдоль аллеи. Скоро они оказались на главной дороге и помчались прочь. Морщинистые безразличные лица пустошей в лунном свете казались пронизанными серебром.

Окна экипажа были занавешены. Прикрепленный к кольцу в потолке фонарь был прикрыт бумагой. Узкие лучи света танцевали на стенах.

Мейкпис было холодно и тошно. И она никак не могла унять дрожь. Болело все. Медведь спас ее, напав на тюремщиков, но несладко пришлось и ее телу. Теперь она чувствовала все синяки и шишки. Оставалось надеяться, что она ничего не сломала и не выбила зубы.

Во рту был привкус крови и раздавленной моли – все, что осталось от лазутчика, которого так легко разорвал медведь. Кем был этот дух? Возможно, ветераном дюжины жизней. Пытались ли эти жизни кричать в последнее мгновение существования? Но Мейкпис не испытывала скорби по призракам. Только глухой ужас при воспоминании о том, как она выкашляла останки уничтоженного лазутчика.

Она никак не могла заставить себя думать связно. Ощущала усталость медведя, который тоже оставался беспокойным и смущенным.

«Медведь! Медведь, что-то не так?»

Но он, похоже, впервые не слышал ее. Метался, словно ужаленный пчелой, словно слепой, не понимающий, что ему мешает. Мейкпис глубоко вдохнула, пытаясь его успокоить.

«Что сейчас делает сэр Мармадьюк?»

Она представила, как он врывается во двор и обнаруживает, что ее нет. Он отдает приказы, велит седлать коней, отправиться в погоню…

Экипаж ехал быстро, но не так быстро, как мчавшиеся во весь опор всадники. Широкая прямая дорога, ведущая к Лондону, прорезала пустошь. По обе стороны раскинулись открытые пространства. Экипаж на такой равнине виден за милю. Если они останутся на главной дороге, их в два счета перехватят.

Где она? Мейкпис отодвинула занавеску и выглянула. Мимо скользили деревья – черная вышивка на темно-серебряном небе. Промелькнул мильный камень, потом огромный утес, формой напоминавший мужской кулак. Светлый камень ярко выделялся на фоне темного вереска.

Мейкпис годами изучала маршруты побега, отмечала неприметные тропы. Если они там, где она думает, значит, впереди будет… Да! Именно! Острый силуэт сожженного молнией дуба. Мейкпис глубоко вздохнула.

– Кучер! – крикнула она, перекрывая стук копыт и звон сбруи. – Сверни налево! – Голос охрип от рева, но она пыталась подражать дребезжащему, повелительному голосу леди Эйприл. – После сломанного дерева!

Кучер кивнул и придержал коней. Если он и заметил что-то странное в ее голосе, то не подал вида. Возможно, один крик мало чем отличается от другого, если слышен за грохотом колес.

Он осторожно повернул экипаж, как было приказано, и они оказались на неровной старой дороге гуртовщиков, обсаженной высокими, подрагивавшими от ветра кустами дрока. Экипаж подскакивал, дергался и наклонялся, так что Мейкпис боялась, что они потеряют колесо. Но как раз тогда, когда она ощутила себя в относительной безопасности, экипаж замедлил ход и остановился. Кучер успокаивал коней тихим свистом. Мейкпис открыла рот, чтобы задать вопрос, но уловила звуки, которые уже услышал кучер.

Где-то позади, вероятно на широкой прямой дороге в Лондон, отдавался эхом стук копыт. Одна лошадь, возможно две. Мейкпис закрыла глаза и стала молиться, чтобы высокий дрок скрыл экипаж и чтобы его широкая крыша не поблескивала в лунном свете, как спинка огромного жука. Измотанная медвежьим буйством, она была слишком разбита, чтобы спрыгнуть на землю и бежать.

Стук копыт становился все громче, громче и в конце концов, казалось, приблизился на расстояние брошенного камня. Но ритм не прерывался. Лошади пролетели мимо. Топот стих. Всадники не заметили экипаж. А кучер не узнал в них людей из Гризхейза.