Геннадий Ангелов - Без права на жизнь [СИ]

— Молчи Михо, мне кажется, что сейчас мы увидим то, чего на самом деле не должно существовать.

Кузьмич замер и поднял над головой крест. В свете факела из-за поворота показалась тень и голова хищника. Потом это чудовище показалось полностью. Чёрный, лохматый, с бешенными глазами, блестевшими в огненных бликах.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, уйди с дороги. Сгинь в преисподнюю. Сгинь, нечисть.

Кузьмич упал на колени и продолжал читать молитву. Слова Евангелия не возымели должного действия. Зверь надвигался как чёрная туча, и лязгал зубами. Я уже увидел, как из его пасти стекает слюна, и блестят острые клыки.

— Стреляй Дёма, стреляй, — закричал, что есть мочи Иракли.

Два выстрела слились в один. От грохота на голову посыпались камни. Я целился в голову хищника и глаза. Вой прекратился, и волк застыл.

— Ты что не попал? Живой он, живой, стреляй командир, стреляй!

Последние слова Иракли утонули в адском грохоте. Я стрелял в зверя не жалея патронов. Когда туман развеялся и в ледяной дымке всё так же продолжал стоять на месте хищник, я понял, что дела наши, как, впрочем, и жизнь, закончились в самом рассвете сил и лет.

— Я ничего не понимаю, Миша. Церковь, золото, волк. Ты случайно ничего не употреблял? И что я должен выяснить? Карта интересная, и судя по всему не подделка.

Ткачёв нахмурился, развернул карту, и смотрел на меня с подозрением.

— Давай ты снова обо всём мне расскажешь. Нет, лучше сядь за стол и напиши. Вот бумага и ручка.

Он полез в ящик стола и вытащил несколько листков бумаги.

— Знаешь, чего мне стоило вытащить тебя?

Он покосился в мою сторону и тяжело вздохнул.

— Видел, что в зоне творится? И в этой каше обвиняют меня тоже. Дескать, появился без особого предписания и так далее. Мне до лампочки, дело, прежде всего, но всё равно, друг мой, неприятно.

— Значит, я уже свободен?

— Свободен, как вольный птах. Документы на твоё помилование подписаны Президентом. И догадайся, кто написал это самое помилование, вместо тебя?

— Кто?

— Кто, кто… Я конечно. Впервые в жизни, старательно, на бумаге, выводил каждую букву и слово. Кстати, сверяясь с твоим почерком. Чтобы комар носа не подточил. Ну и мастак ты ставить всякие завитушки в предложениях. Красиво, но не всегда понятно, и какой смысл? Где только этому научился?

— В институте, на парах. Выводил. Старался. Больше для девчонок, на открытки к праздникам.

— Ну-ну, мастер слова. Тарас Григорьевич. Пиши давай, мне надоела твоя самодеятельность, уж прости, что прямо говорю об этом. Хотя понимаю, что обстоятельства не всегда играют на руку. Но зачем тебя понесло в подземелье? Неужели нельзя было придумать более безопасный способ проникнуть в тюрьму?

— Это самый надёжный, Игорь Дмитриевич.

— С пьяным Кузьмичом? Надёжный, ничего не скажешь. И чем всё закончилось?

— Чем? Как сказать… После того, как обойма оказалась пустой, я ощутил уже знакомые ощущения. Или от страха, или от чего-то другого, но в глазах Михо, как впрочем и Кузьмича, я выгляжу трусом, Игорь Дмитриевич.

— Почему?

— Бросил в самый трудный момент. Сбежал.

— Миша, мы не в Чапаева играем. Брось свои сантименты и сопливую мораль.

— Куда бросить? Я так не могу, по-другому воспитан.

— И что ты предлагаешь?

— Как всегда. Вернутся в тоже место, в тот самый час. Такое возможно?

— Миша, не морочь мне голову. Я тебя оставлю, пиши, не отвлекайся. После обсудим. Вот чайник, печенье, сигареты на подоконнике, это я привёз для тебя. Угощайся и работай.

— Как Мария?

— Если управимся вовремя, успеешь принять роды. Как молодой отец!

— Значит всё нормально?

— Не сомневайся, всё под контролем партии и правительства. Вернусь, дам телефон, сам поговоришь.

Больше часа я писал, стараясь не упустить ни одну деталь. Выпил три чашки кофе, съел всё печенье, и не заметил, как появился Ткачёв.

— Давай свои каракули. Значит, про клад знает весь город? И даже комиссия из Москвы приезжала? Сейчас проверим.

Он вытащил телефон и позвонил. Отдавая инструкции подчинённому, сказал, чтобы тот перезвонил.

— Ждём-с. Сейчас проверят в архиве. Если только перенесли данные в электронный реестр.

Звонок из Киева прозвучал через пять минут. Ткачёв включил громкую связь и попросил помощника прочитать, что тот раскопал. Молодой голос волнуясь и путая слова, читал вначале показания свидетелей, а после и сам документ, датированный 1921 годом. Из него следовало, что польские вельможи, семья Родовичей, в восемнадцатом веке привезли свои богатства из Турции в Россию. Во время французской компании 1812 года, чтобы спастись, Милослав Родович переходит на сторону французов в чине капитана, в один из полков прославленного маршала Луи Николя Даву, и победоносно шествует по России. Когда французы драпали, он хотел остаться у себя в имении, но из-за конфликта на почве мародёрства французских солдат и офицеров, Родович был расстрелян.

— Скажите, кем и когда была построена церковь?

— Строили люди Родовича. Это есть в другом документе. Плана строительства, к сожалению, нет. Но, по словам крестьян, Родович действительно, что-то прятал в подвалах. Рабочие трудились по ночам, и часто на подводах привозили кирпич и песок.

— Вот, вот, я же говорил, — крикнул я на всю комнату. Так и есть, Кузьмич не соврал.

— Кузьмич, с первого отдела?

Голос в трубке затих, и Ткачёв взял трубку.

— Не с первого отдела, Кузьмич. Спасибо, Алексей, ты нам очень помог. До встречи на работе. Ты чего шумишь? Я уже и сам догадался обо всём. Но не факт, что сокровища ещё там. Что именно прятал Родович, неизвестно. Может там не золото, а например ткани или другая утварь, которая за двести лет превратилась в труху? Ты лучше скажи, что за зверь диковинный такой? Может это снежный человек? Йети? Или горилла?

— Горилла, на четырёх лапах, с гранатой, вот-вот. Йети больше подходит. Только не какой это не снежный человек, Игорь Дмитриевич.

— Кто тогда?

— Сам не пойму. Волк, не волк? Больше похож на оборотня, из фильма ужасов.

— Дёмин, за серебряными пулями не ко мне. И кол осиновый я не смогу для тебя достать. Извини. Вот две обоймы с патронами. Хватит слона завалить, вместе с крокодилом. Звони Маше, поторопись.

Я выхватил у Ткачёва мобильник и дрожащими руками набрал знакомые цифры. Ткачёв снова вышел, давая возможность поговорить с женой наедине.

— Кто это?

Голос Маши был взволнованным, и слышался уличный шум.

— Здравствуй, моя хорошая, воробышек, любимая девочка!

— Мишенька, это ты родной!

— Конечно это я, ты на улице, можешь разговаривать?

— Конечно, могу, сейчас еду в поликлинику, к доктору. Это правда, что ты скоро будешь дома?