Виктория Шваб - Сотворение света [litres]

– Магия и природа существуют в равновесии, – сказал он, проводя пальцами над лужицей тьмы. – Вот что происходит, когда равновесие нарушается. Когда магия одолевает природу.

Он объяснил: мир разлагается. Но делается не мягким, как опавшие ветки на лесной подстилке, а твердым, превращается в нечто плотное, как камень, но только это не камень вовсе.

– Ты можешь хоть минуту постоять спокойно? – буркнула Лайла, глядя, как Рай наворачивает круги. – У меня от тебя голова кругом идет.

– Полагаю, это от вина, – послышался голос у дверей.

Рай обернулся и увидел брата. Как же хорошо, что он пришел!

– Келл! – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы его тон звучал шутливо. – Ты себя примерно так же чувствуешь? Под надзором? – Он указал бокалом на четверых стражников у двери.

– Почти всегда, – ответил Келл, взял у Лайлы бокал и отпил долгий глоток. Как ни удивительно, она не возразила.

– Они меня с ума сведут, – простонал Рай и обратился к стражникам: – Вы хоть сядьте, что ли. Или так и будете изображать комплекты рыцарских доспехов?

Они не ответили.

Келл вернул Лайле бокал и, заметив Алукарда, нахмурился. Подчеркнуто не обращая внимания на капитана, налил себе очень большую порцию.

– За что пьем?

– За живых, – ответил Рай.

– За мертвых, – в один голос произнесли Алукард и Лайла.

– Мы весьма дотошны, – добавил Рай.

Он снова перевел взгляд на Алукарда. Тот глядел куда-то в ночь. Рай понял, что не он один присматривает за капитаном: Лайла внимательно проследила взгляд Алукарда на бокал.

– Когда ты смотришь на павших, – спросила она, – что ты видишь?

Алукард прищурился, как делал обычно, когда пытался нарисовать что-то мысленным взором.

– Узлы, – коротко ответил он.

– Будь добр, объясни, – потребовал Келл. Он знал о капитанском даре и относился к нему примерно так же, как к самому капитану.

– Все равно не поймешь, – тихо сказал Алукард.

– А ты попробуй подобрать нужные слова.

– Боюсь, они не будут достаточно короткими.

– Да перестаньте же грызться хоть на минуту, бога ради! – взвилась Лайла.

Алукард наклонился и поставил на пол опять опустевший бокал. К нему принюхалась Эса.

– Этот Осарон, – сказал он, – выкачивает энергию из всего, к чему прикасается. Его магия питается нашей, заражая ее, как болезнь. Она проникает между струнами нашей силы, нашей жизни, и запутывается в наших нитях, превращая их в узлы.

– Ты прав, – через мгновение сказал Келл. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Невыносимо, должно быть, – молвил Алукард, – знать, что у меня есть способность, которой нет у тебя.

Келл стиснул зубы, но все же сумел ответить вежливо и спокойно.

– Хочешь верь, хочешь нет, малейшие различия между нами меня лишь радуют. Кроме того, я, может быть, не вижу мир так, как ты, однако могу с первого взгляда распознать мерзавца.

Лайла фыркнула.

Рай раздраженно вздохнул.

– Хватит! – заявил он и спросил у Келла: – О чем хочет рассказать наш пленник?

При упоминании о Холланде Алукард вскинул голову. Лайла подалась вперед, ее глаза сверкнули. Келл опорожнил бокал, поморщился и ответил:

– Его казнят на рассвете. Публично.

Все надолго умолкли.

А потом Лайла подняла бокал.

– Вот за это и выпьем.

Эмира Мареш плыла по дворцу, как призрак.

Она знала, что о ней говорят люди. Ее называли отстраненной, рассеянной. А она на самом деле просто прислушивалась. Не только к ним, а ко всем и ко всему, что происходило под золочеными шпилями дворца. Мало кто обращает внимание на кувшины у каждой кровати, чаши на каждом столе. Ведь вода – это такая простая вещь, однако, если ее как следует заговорить, она может передавать звуки. Эмира знала заклинания, способные сделать шпионами любые вещи во дворце.

Вечный страх что-нибудь сломать научил ее следить за каждым шагом, прислушиваться к каждому шепоту. Мир – штука хрупкая, он полон трещин, порой незаметных. Один неверный шаг – и трещины раскроются. Одно неловкое движение – и весь мир обрушится, карточный домик сгорит дотла.

И Эмира поставила себе целью сделать так, чтобы мир остался невредим. Она залечивала трещины, прислушивалась к свежим надломам. Ее обязанность – укрыть семью от бед, уберечь весь дворец, охранять все королевство. В этом ее призвание, и если она будет стараться, если будет внимательна, то ничего плохого не случится. Так говорила себе Эмира.

Но она ошибалась.

Она делала все, что могла, и все-таки Рай чуть не погиб. На Лондон опустилась тень. Ее муж что-то скрывает. Келл не поднимает на нее глаза.

Она не сумела залатать трещины. Но теперь она уделит внимание всему остальному дворцу.

Шагая по коридорам, Эмира слышала, как беседуют в своих кабинетах жрецы, как шелестят их свитки, как скрипит перо по бумаге – они готовили заклинания.

Слышала тяжелую поступь стражников в доспехах на нижних этажах, слышала низкие гортанные голоса вескийцев и текучую мелодию фароанского языка в восточном зале, шепот дворян в галерее, где они сплетничали над чашкой чая. Говорили о городе, о проклятии, о короле. Что он сейчас делает? Что может сделать? Максим Мареш с возрастом расслабился, размяк. Максим Мареш – человек против чудовища, против бога.

Эмира слышала, как в Розовом зале мечутся в лихорадке люди, еще охваченные огненными снами, а обратив слух к восточному крылу дворца, уловила, как вздрагивает в таком же тревожном сне ее сын. И в такт ему беспокойно ворочается Келл.

И сквозь все эти звуки беспрерывно доносится упрямый шепот из-за окон, из-за стен, слова приглушены защитными чарами, теряются в шелесте ветра. Голос просит: впусти меня, впусти!

Эмира слышала очень многое, но слышала и мертвенную тишину там, где должны быть звуки. Слышала приглушенный шорох тех, кто изо всех сил старается вести себя как можно тише. В уголке бального зала пара стражников борются со страхом. В алькове дворянин и волшебница переплелись, как струны. А в зале карты слышно, как стоит у стола один-единственный человек.

Она пошла к нему, но, приблизившись, поняла, что это не ее муж.

Человек у карты стоял спиной к двери, склонив голову над городом Лондоном. На глазах у Эмиры он вытянул темный палец и опустил его на кварцевую фигурку королевского стражника перед дворцом.

С тихим каменным стуком фигурка упала набок.

Эмира вздрогнула, но статуэтка не разбилась.

– Лорд Сол-ин-Ар, – ровным голосом произнесла королева.

Фароанец обернулся, и в тусклом свете блеснули белые золотые бусинки, вделанные в кожу. На его лице не было ни удивления, ни страха.

– Ваше величество.

– Почему вы здесь один?

– Я искал короля, – ответил Сол-ин-Ар в своей гладкой шелестящей манере.