Виктория Шваб - Сотворение света [litres]

Рос Ворталис был мертв.

Холланд встал, пошатываясь. Заколдованная сталь выскользнула из пальцев и упала среди рассыпанных фишек для оста. Не укатилась, а с тихим всплеском замерла в луже крови. Крови, которая уже багровела на ладонях Холланда.

– Стража, – тихо позвал он, потом, чего за ним никогда не водилось, повысил голос: – Стража!

В покоях, во всем замке стояла тишина, какой не бывало.

Холланд окликнул еще раз, но никто не пришел на зов. В глубине души он знал, что откликаться уже некому, но его захлестывали ужас и горе. Он заставил себя встать, отошел от тела Ворта, обнажил меч, который его король – его друг – вручил ему в тот день, когда они стояли на балконе, в день, когда Ворталис стал Зимним королем, а Холланд стал его рыцарем. Холланд оставил короля и выбежал за дверь, в замок, окутанный зловещей тишиной.

Он снова позвал стражу, но их, конечно, давно не было в живых.

Коридоры были пусты. Мертвые стражники лежали, уткнувшись в столы, привалившись к стенам, и во всем мире осталось лишь тихий стук капель крови и вина, падавших на блеклые каменные плиты. Должно быть, все произошло в считаные минуты. В секунды. За время, которого хватит, чтобы зажечь сигарету, затянуться и выпустить облако отравленного дыма.

Холланд не заметил рун, начертанных на полу. Не ощутил, как время замедлилось. Ничего не понял, пока не пересек магическую черту, за которой тело увязло, будто воздух внезапно стал густым, как вода.

И где-то в гулких глубинах замка послышался смех.

Совсем не так смеялась Талья, совсем не так смеялся Ворт. В этом смехе не было ни веселья, ни тепла. Он был холоден и остер, как осколок стекла.

– Смотри, Атос, – произнес чей-то голос, – в мою сеть попалась добыча.

Холланд с трудом обернулся на звук, но сзади уже просвистел нож. Зазубренное лезвие глубоко вонзилось в бедро. Вспыхнула ослепительная боль, и он упал на одно колено.

На краю поля зрения танцующим шагом появилась женщина. Белая кожа. Белые волосы. Глаза как льдинки.

– Привет, красавчик, – пропела она и крутанула нож в ране. Холланд завопил. Его крик вдребезги разнес зловещую тишину замка и оборвался вспышкой серебра, лезвием боли. Вокруг шеи обвился кнут. Стиснул горло, лишил воздуха, лишил всего. Рывок – и Холланд рухнул ничком. Он не мог дышать, не мог говорить, не мог отдать приказание крови, растекавшейся по полу.

– Ага, – послышался другой голос, мужской. – Знаменитый Холланд. – Подошел еще один белый силуэт. В руках он сжимал рукоять кнута. – Я так надеялся, что ты останешься жив.

Силуэт остановился на краю заколдованного круга и опустился рядом с лежащим Холландом. Вблизи стало видно, что кожа и волосы у него такие же белые, как у женщины, глаза такие же льдисто-голубые.

– Ну, – медленно улыбнулся мучитель, – и что нам с тобой делать?

Алокс погиб.

Погибла Талья.

Погиб Ворталис.

А Холланд остался жив.

Он висел, прикованный к металлической раме. Тело пылало в лихорадке, под ногами на каменном полу скопилась целая лужа крови.

С помощью этой крови он мог бы сотворить тысячи заклинаний, но рот не открывался. Голова была зажата в тисках, зубы стиснуты и он не мог произнести ни слова – только стонать и всхлипывать от боли.

Перед глазами расплывался Атос Дан – голубые глаза, изогнутые губы, под которыми, как рыба под коркой льда, блуждает улыбка.

– Я хочу услышать твой голос, Холланд, – сказал он, вонзая нож. – Спой мне. – Клинок вошел еще глубже, коснулся нервов, разрезал сухожилия, проскользнул между костей.

Холланд затрясся от боли, но не закричал. Не закричал ни разу. В нем брезжила едва ощутимая надежда, что, если он не уступит, Атос наконец сдастся и просто прикончит его.

Умирать он не хотел. Поначалу. В первые несколько часов и даже дней он сопротивлялся, но потом железная рама впилась в тело, лужа крови стала такой большой, что он увидел в ней свое отражение, боль окутала его толстым одеялом, замутила разум, лишенный еды и сна.

– Жаль, – произнес Атос, не услышав от Холланда ни звука. Подошел к столу, на котором, среди прочих чудовищных приспособлений, стояла чернильница, и окунул в нее окровавленный нож. Красная от крови сталь окрасилась черным.

Холланд затрепетал. Чернила и кровь – так накладываются проклятия. Атос вернулся к нему, положил руку ему на ребра, явно наслаждаясь прерывистым дыханием, прерывистым стуком сердца, малейшими признаками ужаса.

– Догадываешься, – тихо произнес он, – что я тебе уготовил? – Он поднял нож, коснулся бледной, нетронутой кожи над сердцем Холланда и улыбнулся. – Нет, ты и понятия не имеешь, что тебя ждет.

Когда все было закончено, Атос Дан отошел на шаг и залюбовался своим творением.

Холланд бессильно повис на железной раме. По груди струились чернила и кровь. В голове гудело от магии, но какая-то жизненно важная часть его существа была вырвана с корнем.

Нет, не вырвана. Похоронена.

– Ты готов?

Голос принадлежал другому из Данов. Холланд поднял голову.

В дверях, за спиной у брата, лениво скрестив руки на груди, стояла Астрид.

Атос с сытой улыбкой помахал ножом, как кистью.

– Не торопи художника.

Она остановила глаз на израненной груди Холланда и прищелкнула языком. Подошла, гулко стуча сапогами по камню.

– Скажи-ка, братец, – молвила она, поигрывая холодными пальцами по руке Холланда, – не опасно ли оставлять у себя эту зверушку? Не укусит? – И оцарапала ногтем ему плечо.

– А какой толк от зверя, который не может кусаться?

Атос провел ножом по щеке пленника, разрезав кожаную полоску, зажимавшую рот. Челюсти пронзила боль, заныли зубы. Воздух ворвался в легкие, Холланд попытался заговорить, произнести заклинания, давно вертевшиеся на языке, но не смог: слова застряли в горле, и он чуть не подавился.

Из кандалов выскользнула одна рука, потом другая. Холланд шагнул вперед, и ноги чуть не подкосились. Атос и Астрид стояли и с любопытством наблюдали за ним.

Он охотно убил бы обоих.

Но не мог.

Атос начертил на нем линии проклятия, сталью и чернилами заложил под кожу нерушимые правила.

Холланд мысленно обратился к магии, но она уже была внутри, пронзила плоть, разум и душу, словно острое копье.

«Покорись», – велели они. Не разуму и не сердцу, а лишь рукам и губам.

Команда, начертанная на коже, впиталась до самых костей.

Атос склонив голову и лениво взмахнул рукой:

– На колени.

Холланд не шелохнулся, и тогда ему на плечи обрушился невидимый камень. Внезапная, злобная, невидимая тяжесть потянула его вперед. Он пытался устоять на ногах, но чары покорности впились в нервы, заскребли о кость.

В глазах побелело, с истерзанных губ чуть не сорвался крик. Ноги подкосились, колени ударились о холодный каменный пол.