Кристель Дабо - Память Вавилона [litres]

– Девушка, вам следует наводить справки у гида-постового.

– У какого… гида?

Пассажирка приоткрыла глаза, и ее нос, в котором поблескивало кольцо, внезапно вздрогнул, словно принюхивался к Офелии на расстоянии.

– Гиды-постовые стоят на всех перекрестках, они информируют людей. Я вижу, вы нездешняя, так позвольте дать вам совет: оденьтесь поприличнее.

Офелия удивленно смотрела вслед коляске. Ее скромное серое платьице было, конечно, не первой свежести, но все-таки… ведь не разгуливает же она голая! Оглядевшись, девушка увидела на перекрестке железную статую – высокого робота с восемью руками, которые указывали в разные стороны; видимо, это и был тот самый гид-постовой.

– Э‑э-э… как мне найти трамвайное депо? – спросила у него Офелия.

Постовой молчал. Но тут девушка заметила в цоколе статуи, окруженной цветником, ручку – примерно такими, только поменьше, заводят музыкальные шкатулки. Раздвинув зелень, она взялась за ручку и несколько раз повернула ее.

– ЗАДАЙТЕ СВОЙ ВОПРОС! – громко произнесла статуя.

– Скажите, где находится конечная остановка трамваев, идущих от рынка?

– КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ!

– Ну, или бюро находок?

– ЧТО ИЩЕШЬ, ТО ВСЕГДА НАЙДЕШЬ!

– Или здание Двадцать второй Межсемейной выставки?

– МЕЖ СЛЕПЫХ И КРИВОЙ – КОРОЛЬ!

– Э‑э-э… спасибо, конечно…

Офелия в полном разочаровании прислонилась к умолкнувшей статуе. Теперь при ней остались только часы Торна да старая почтовая открытка. Она лишилась и документов, и сменной одежды, и своего шарфа – ну как он, бедный, выживет один в этом непостижимом городе?!

«Что, если кто-нибудь найдет мою сумку, – подумала Офелия, яростно массируя веки. – Найдет и передаст ее жандармам Поллукса. Тогда, вполне возможно, Бог узнает о том, что на Вавилоне появился живой шарф».

И, значит, едва попав на Вавилон, она утратит все шансы на успех.

– Судя по вашей реакции , miss , попытка оказалась неудачной?

Девушка удивилась, услышав обращенный к ней человеческий голос. Она поправила очки и увидела перед собой мальчика-подростка, сидевшего в деревянном резном кресле под сенью прикрепленного к спинке большого солнечного зонта. Ослепительная белизна одежды подчеркивала бронзовый цвет его кожи. В этом юноше чувствовалось нечто странное – Офелия не могла определить, что именно. На самом деле он выглядел бы гораздо уместнее в светском салоне, нежели посреди улицы, в галдящей толпе. Но он не обращал на прохожих никакого внимания, его любопытство привлекла именно Офелия.

– Этот гид-постовой – робот, – сказал он наконец, кивком указав на статую. – Вы должны назвать ему точный адрес, иначе он вас не поймет. И кроме того, не хочу вас обидеть, miss , но мне кажется, ваш акцент слишком непривычен для него.

Подросток и сам говорил с акцентом – видимо, с вавилонским, – в котором сочетались напевность и четкость звуков. В этом юноше все было изящно и мягко: нежные оленьи глаза, длинные черные шелковистые волосы, тонкие черты лица и даже красиво уложенные складки одежды. Офелия была явно старше его годами, но сейчас чувствовала себя перед ним беспомощным ребенком.

– Я потеряла сумку и документы, – сказала она, сама устыдившись своего дрожащего голоса. – И не знаю, что делать. Я тут впервые, на Вавилоне…

Подросток с трудом шевельнулся в своем кресле, и Офелию снова поразила в нем какая-то непонятная странность.

– Пройдите вон по тому бульвару до самого конца, а затем по мосту, – ответил он, рукой указывая направление. – Оттуда вы увидите очень высокое здание, похожее на маяк; оно заметно даже издали, так что вы уже не заблудитесь.

– А что это за здание?

Подросток слегка улыбнулся.

– Мемориал Вавилона. Именно там проходила Двадцать вторая Межсемейная выставка. Вы ведь о ней спрашивали гида, не так ли? Sorry, miss, я не удержался и подслушал вас. Мой отец называет любопытство «прекрасным недостатком», а я вечно вмешиваюсь в то, что меня не касается. И еще слишком много говорю, – смущенно добавил он, – но это я тоже унаследовал от отца. А по поводу сумки не переживайте: я уверен, что она скоро найдется. На Вавилоне честность считается гражданским долгом.

Офелия не знала, как его благодарить. Этот мальчик вернул ей бодрость духа.

– Спасибо вам, месье?..

– Амбруаз. Только, пожалуйста, без «месье», miss.

– А я Оф… Евлалия. Спасибо, Амбруаз!

– Удачи вам, Евлалия, и…

Он явно хотел добавить еще что-то, но смолчал. Офелия побежала прямо через площадь, запруженную транспортом, под возмущенные звонки велосипедистов и рикш, но все-таки, не удержавшись, посмотрела назад: ее мучило ощущение, что она упустила нечто важное. И поняла, чтó именно, увидев, как Амбруаз пытается привести в движение свое кресло.

Кресло было инвалидным. И одно из его колес застряло между булыжниками мостовой.

Офелия кинулась обратно, вызвав новую бурю негодования водителей, и налегла всем телом на спинку кресла, чтобы высвободить колесо. Амбруаз удивленно взглянул на нее: он думал, что девушка уже далеко.

– Просто смешно, – сказал он со смущенной улыбкой, – всякий раз я тут застреваю. Вот из-за этого я никогда не стану хорошим таксвистом.

– Таксвистом?

– Да, miss , так называется водитель такси, которое останавливают свистом. Разве на вашем ковчеге таких нет?

Офелия ограничилась неопределенным кивком, и Амбруаз снова удивленно посмотрел на нее.

– Я помог вам, а вы помогли мне. Теперь мы друзья.

Это заявление прозвучало так искренне, что Офелия не раздумывая пожала протянутую руку юноши. Вот тут-то она и поняла, в чем крылась главная странность: его правая рука находилась слева, а левая – справа. И судя по тому, куда смотрели носки его туфель без задников, с ногами дело обстояло точно так же. Офелия никогда еще не видела такой необычной аномалии, как будто Амбруаз тоже ухитрился когда-то застрять в зеркале.

– Если я устрою вас в качестве таксвиста, miss Евлалия, садитесь в мой экипаж!

Он повернул какую-то рукоятку, и за спинкой его кресла со скрежетом выдвинулась узкая скамеечка; Офелия неловко уселась на нее и чуть не упала, когда Амбруаз отпустил тормоз и «экипаж» рванулся вперед. Тряска была такая, что девушка ощущала под собой каждый встречный булыжник. Ей приходилось несколько раз покидать свое место, чтобы вызволить колеса, застревавшие между камнями. Большой зонт, плохо прикрепленный к спинке кресла, раскачивался под порывами ветра; его скрип заглушал мягкий голос Амбруаза, который что-то рассказывал, пытаясь развлечь свою пассажирку. Словом, поездка оказалась не очень-то комфортной, но Офелия забыла обо всех неудобствах в тот миг, когда кресло въехало на мост и Амбруаз указал ей своей «перевернутой» рукой на здание вдали.