Кристель Дабо - Память Вавилона [litres]

Голос девушки, искаженный гулким эхом, казался чужим ей самой. Она растерла озябшие руки и взглянула на Блэза, неуклюже шагавшего впереди.

– В какой момент, – спросила она, – в какой момент мы перестаем быть людьми и превращаемся в предметы?

Блэз молчал; он шел, стараясь держать фонарь повыше, чтобы освещать дорогу впереди. Когда он наконец ответил, его голос прозвучал совсем не так, как прежде, – он был гораздо увереннее и тверже:

– Некоторые люди становятся предметами еще при жизни, miss Евлалия.

Офелию поразили эти слова, но Блэз не успел их объяснить: оссуарий привел их к входу в просторный сводчатый зал.

Зал, полный людей.

Мужчины и женщины извивались в исступленном танце под яркими лампами в виде апельсина. Те, кто не танцевал, осаждали стойки баров и столики, сидя бок о бок, а иногда и на коленях друг у друга. Они чокались, жестикулировали, обнимались, дрались, шевелили губами, словно болтали… и все это совершенно безмолвно.

Офелии почудилось, что она угодила в компанию мимов.

– Такое беззвучие может создать только самый гениальный акустик! – воскликнул Блэз.

Погасив фонарь, он любовался с порога этим немым спектаклем, словно изучал красочную картину с нарисованными персонажами. Затем снял с себя тюрбан, неловким движением нахлобучил его на кудрявую голову Офелии и, размотав конец, прикрыл им нижнюю половину ее лица.

– Не знаю, что вас привело сюда, miss , – шепнул он девушке, – но это неподходящее место для курсантки-виртуоза. Если леди Елена узнает, где вы были сегодня, она немедленно исключит вас из Школы.

– Но… а как же вы-то сами? – пробормотала Офелия из-под ткани, пытаясь водворить на место покривившиеся очки.

Блэз с безрадостной усмешкой притронулся пальцем к кончику своего длинного острого носа.

– Вы можете представить меня в чадре – при таком-то профиле? Don’t worry! [30] Здесь: нет уж, извините! (англ.) И потом, я всего лишь рассыльный, так что мне нечего бояться за свою репутацию.

Стоило им переступить порог подземного зала, как тишина разлетелась вдребезги. Офелию закружило в шумном вихре танцоров, музыкантов, борцов, игроков и художников, даром что никто из них не обратил на нее особого внимания.

Каким-то чудом Блэзу удалось разыскать свободный столик в углу, где их не могли потревожить танцующие пары. Он рассыпался в извинениях, когда у стула, на который он усадил Офелию, подогнулась ножка, и задал какой-то вопрос, хотя она не сразу расслышала его в оглушительном шуме зала.

– Вы ищете здесь что-то определенное? – повторил он, стараясь перекричать грохочущую музыку.

Офелия оглядела зал из-под нахлобученного тюрбана. У нее кружилась голова от мелькания пляшущих тел и ядреных запахов спиртного, а барабанные перепонки едва не лопались от грохота джаза. Медиана послала ее сюда для сбора компрометирующих сведений. Чего-чего, а этого здесь было в избытке. Алкоголь, табак, драки… Офелия уже достаточно долго прожила на Вавилоне и сразу поняла: все увеселения, дозволенные в подпольном кафе- театре, были строго запрещены там, наверху. Одна только игра в дартс обрекла бы на тюрьму тех, кто ею забавлялся. Этот зал выглядел так, словно все законы, вмененные людям на поверхности города, – благонамеренность, бесчисленные правила хорошего поведения – дерзко предавались анафеме здесь, в подземелье. Офелии редко приходилось испытывать такие противоречивые чувства: она пришла сюда, чтобы шпионить за этими людьми, но в глубине души была не прочь стать одной из них.

И кроме того, апельсины… Они виднелись повсюду: в виде кованых украшений каждого столика, в виде эмблем на всех абажурах, на всех бокалах. И Офелия снова невольно подумала: это не может быть простым совпадением.

Она вздрогнула, когда подошедший к ней человек распахнул полы своего плаща. Из внутренних карманов высовывались книжные обложки – детективы, эротические журналы, революционные манифесты… сплошь запрещенная литература. Девушка как можно вежливей покачала головой, чтобы отклонить предложение. В любом случае, ей нечем было заплатить: раз в неделю она получала в Школе скудную стипендию, начисляемую на перфорированную карту и дающую право на строго определенные виды общественных услуг. В их число, уж конечно, не входили товары черного рынка.

В этот момент она встретилась глазами с Блэзом. Они оба так чопорно сидели за своим столиком посреди всех запретных развлечений, что в конце концов их одолел озорной смех. Впервые унылое лицо Блэза радостно вспыхнуло. Он даже показался девушке красивым. Их руки встретились в неловком, но искреннем пожатии, скрепив родившуюся дружбу.

– Да пребудет с вами дерзость, граждане!

Танцоры застыли на месте, смех умолк, а музыканты отложили инструменты. Все повернулись к сцене, откуда прозвучал этот голос, подобный львиному рыку. Голос, который Офелия опознала сразу, без малейших колебаний: он принадлежал Бесстрашному-и-Почти-Безупречному. Она впервые увидела его воочию – неуловимого, непокорного – и не поверила своим очкам. Человек, стоявший в ярких огнях рампы, оказался таким тщедушным, лысоватым и неприметным, что она могла бы сто раз пройти мимо него, не запомнив и не узнав. Даже непонятно было, откуда в этом хилом теле берется такой громовой голос.

Но вот оратор воздел палец к сводчатому потолку.

– Там, над вашими головами, живут овцы! – провозгласил он. – Огромное стадо покорных овец, блеющих то, что Светлейшие Лицемеры приказывают им блеять! Стадо овец, чья свобода урезается при каждом новом законе, при каждом новом запрете, который они встречают радостным блеяньем!

В зале раздались гром аплодисментов и свист, но шум мгновенно стих, как только Бесстрашный-и-Почти-Безупречный снова открыл рот.

– Только здесь, граждане, мы можем высказываться свободно, говорить то, что думаем и как думаем. Мы не маленькие послушные школьники – мы плохие парни, мы отщепенцы Вавилона!

Зал сотрясался от ликующих криков.

– Долой Индекс! – провозгласил напоследок Бесстрашный. – Смерть цензорам!

– Долой Индекс! – дружно повторила толпа. – Смерть цензорам!

Офелия заерзала на своем стуле: она чувствовала себя очень неуютно. Ей стало ясно, что это заведение – штаб-квартира оппозиции города, всех ее приверженцев. Как они поступят, если узнают, что к ним сюда проникли два соглядатая из того мира, который все они смертельно ненавидели?

– Давайте уйдем, – шепнула девушка Блэзу, стараясь незаметно подняться со стула.

Она не сразу поняла, почему он продолжает сидеть, застыв, как статуя. И лишь через секунду заметила, что мальчик, который открыл им дверь наверху, стоит рядом. И целится в них из пистолета.