Кристель Дабо - Память Вавилона [litres]

Профессор Вольф прямо-таки испепелял взглядом сидевших напротив него курсантов, словно они несли личную ответственность за исчезновение книг.

Офелия понимала его: в свое время она восприняла очищение своего музея от «ненужного» как ампутацию собственной руки или ноги. Но поделиться этой историей означало выдать себя.

Октавио хранил молчание. Прочно усевшись на садовом стуле, он с тех пор не произнес ни слова.

– Нынешний Мемориал не имеет ничего общего с Мемориалом времен моей студенческой юности, – продолжал профессор Вольф. – Мне становилось все труднее находить в нем материалы для исследований. Я ничего не мог изменить, я стал бессильным свидетелем оскудения хранилищ с документами и исторической литературой. На деле все обстояло еще хуже. Проклятая miss Сайленс и ее свойства акустика… Она ходила за мной по пятам. И, если слышала, что я листаю какую-нибудь книгу, немедленно отправляла ее в мусоросжигатель. В Мемориале она следила за каждым моим шагом, каждым движением… так другие птицы следят за полетом грифа, чтобы найти мертвечину. По мнению miss Сайленс, если такой специалист, как я, заинтересовался той или иной книгой, значит, эта книга непременно должна считаться вредоносной. Я всячески избегал старшего цензора, передвигался на цыпочках, чтобы она меня не услышала. И однажды с досады забрел в молодежный сектор.

От внезапно налетевшего шквалистого ветра стекла в оранжерее задрожали. Их позвякивания оказалось достаточно, чтобы профессор Вольф в панике вскочил на ноги и вскинул карабин на плечо. Широко раскрытые глаза, сверкавшие из-под лохматых черных бровей, придавали ему безумный вид.

Офелия невольно начала вглядываться в заросли сорняков. Определенно, паранойя профессора передалась и ей.

Убедившись, что это ложная тревога, Вольф грузно опустился на раскладушку, и та жалобно скрипнула. Он провел рукой по лицу, как бы смахивая следы, оставленные на нем бессонницей и тревогой.

– Я… я не особо интересовался книгами Е. Д. В свое время, подобно каждому уважающему себя мальчишке-вавилонянину, я пару раз поднимался на стремянку, запрещенную для детей моего возраста, чтобы добраться до расставленных наверху сказок. Но они оказались ужасно нудными, и я быстро вернул их на место.

Кивнув в знак согласия, Октавио остался сидеть в прежней позе. Его оценка сказок Е. Д. совпадала с оценкой профессора Вольфа, но это лишь обострило любопытство Офелии.

– Когда же ваше мнение изменилось? – спросила она. – Чем заинтересовали вас книги, которые вы в детстве считали скучными?

Профессор скривился, словно глотнул скисшего молока.

– Поначалу – ничем. Благонамеренные истории в замшелом стиле. Создавалось впечатление, что эти сказки написаны с одной-единственной целью: прославить новый мир. Да-да, с целью рассказать, как Духи Семей стали настоящими прародителями человечества! – с неожиданным пафосом продолжил Вольф, вращая глазами. – Как их потомки чудом вновь заселили ковчеги! Как семейные свойства необыкновенным образом стали передаваться из поколения в поколение! Как появились властители предметов и властители пространства, властители гравитации и вся остальная клика! Как мир пришел на смену войне, и все в таком роде. Я никогда не продвинулся бы дальше, если бы не… кое-что другое.

Жадно ловя каждое его слово, Офелия так подалась вперед, что чуть не свалилась со стула.

– Истории Е. Д. не стоят выеденного яйца, – приглушенно продолжал профессор Вольф. – Его книги заинтересовали меня как предметы. Поймите, речь не идет о переизданиях: книги явно напечатаны при жизни автора и к тому же хорошо сохранились. Пожалуй, даже слишком хорошо. Я же эксперт по датировке, – горько усмехаясь, напомнил он. – Я был уверен, что мемориалист, описавший их для каталога, совершил грубейшую ошибку. Эти сказки не могли появиться спустя век после Раскола – они, без сомнения, увидели свет гораздо раньше! Профессиональная гордость побуждала меня предложить Мемориалу свои услуги чтеца, чтобы провести надлежащую экспертизу всех книг Е. Д. Впрочем, нет, – прошептал профессор, скорее для себя, чем для Офелии или Октавио, который, похоже, даже не смотрел на него. – Не гордость, а гордыня. Я хотел доказать им, что они недооценили меня. – Он снова горько усмехнулся. – И что же? Я не только получил категорический отказ, но и привлек внимание miss Сайленс к книгам Е. Д.

Офелия затаила дыхание. Пазл наконец начинал складываться. Так вот почему miss Сайленс хотела полностью уничтожить собрание сочинений этого автора! Потому что оно вызвало интерес профессора Вольфа!

– И что вы тогда сделали? – спросила она.

– Самую большую глупость за всю свою жизнь. Я украл одну книгу.

Октавио не произнес ни слова. Однако его глаза вновь загорелись, словно угольки. На Вавилоне кража считалась тяжким преступлением.

Офелия не разделяла его возмущения.

– А эта книга до сих пор у вас? Это ведь «Эра чудес»? Не могла бы я ее увидеть?

– Нет.

Ответ профессора прозвучал как удар хлыста.

– Нет?

– Нет, вы не можете ее увидеть. Нет, это не «Эра чудес». И нет, у меня ее нет. Если вы хотите знать мою истину, – нетерпеливо произнес он, – вам, юная особа, следует дослушать до конца.

Офелия закрыла рот, чтобы удержать рвавшиеся наружу вопросы.

– Я украл книгу, – повторил профессор Вольф. – В спешке схватил один том, спрятал его под курткой и ушел, ускользнув от бдительных ушей miss Сайленс. Только придя домой, я наконец осознал, что я наделал, – нехотя продолжал он, отводя взгляд. – Когда я произносил внесенные в Индекс слова или собирал запрещенные предметы, я не чувствовал себя виновным. Но украсть… Теперь я оправдывал мемориалистов, не считавших меня достойным именоваться профессором. Я решил сообщить Лорду Генри, что готов заплатить солидный штраф за кражу, объяснить ему свои побуждения и разоблачить miss Сайленс. Этот Лорд никогда не слыл сентиментальным, но он всегда противился уничтожению книг.

Офелия с трудом сглотнула слюну. Каждый раз, когда речь заходила о Торне, ей казалось, что внутри у нее что-то обрывается.

Профессор Вольф поморщился, на лице его появилась беспомощная улыбка.

– Я ничего не сделал. Не связался с Лордом Генри. Никого не разоблачил. Вместо этого я своими руками прочел книгу.

Лицо профессора приняло такое жесткое выражение, что Офелия и Октавио переглянулись. Вольф резко побледнел. По его черным бакенбардам струился пот. Чем ближе он подходил к развязке своей истории, тем труднее ему становилось говорить. Дрожь профессора передалась гипсовому воротнику и раскладушке.

– And? [44] И? (англ.). – выразительно спросил Октавио. – Похищенная вами книга оказалась такой давней, как вы и предполагали? Вы были правы?