Кристель Дабо - Память Вавилона [litres]

Кивнув в знак согласия, стражник что-то положил на мраморную столешницу.

– Это ваша вещь?

На столе лежала цепочка, которую Бесстрашный сорвал с лица юноши.

– Да, это моя вещь, sir , – подтвердил Октавио.

– Мы вчера нашли ее в квартале, где проживают бесправные, в одном из дворов, возле трупа возмутителя спокойствия, которого наши службы усиленно разыскивали на протяжении нескольких лет. Ведь это он вас так изуродовал? – спросил стражник, указывая на рваные ранки Октавио.

– Да, sir , однако я не повинен в его смерти.

Стражник расплылся в добродушной улыбке, а его серебристые усы встали торчком.

– Никто в ней не повинен. Не беспокойтесь, Milord , причина смерти не вызывает сомнений.

Офелия пришла в недоумение. Она снова вспомнила распростертый в пыли труп, выпученные глаза и открытый рот. Профессор Вольф оказался прав: на Вавилоне люди видели только то, что хотели видеть.

Она разглядывала огромное тело и длинные, переплетенные паучьи пальцы Елены, неподвижно восседавшей в своем кресле. Елена, видимо, пока решила остаться в роли зрительницы: ее оптический аппарат, подобно театральному биноклю, был направлен на посетителей.

– Мы хотели бы уточнить, – продолжал стражник, – действительно ли Бесстрашный-и-Почти-Безупречный повинен в применении насилия. Как это ни грустно, но я вынужден констатировать, что сей возмутитель спокойствия пользовался определенной популярностью – разумеется, весьма относительной – среди самых убогих и наиболее подверженных влиянию жителей нашего города. Мы сделаем все возможное, чтобы смерть не превратила его в героя! – заявил он бодрым голосом, воинственно раздувая ноздри.

Яркая вспышка озарила полумрак кабинета. Лопоухий фотограф наставил аппарат на Октавио и щелкнул затвором. Офелия ни на секунду не сомневалась, что уже завтра «Официальные новости» напечатают крупным планом снимок его израненного лица.

– Больше вопросов нет, – проговорил стражник, надевая золоченый шлем. – Благодарю вас за содействие.

– Я также повинен в применении насилия.

Заявление Октавио прозвучало словно гром среди ясного неба. Из-под полуприкрытых век Леди Септимы блеснули искры. Фотограф, собиравший аппаратуру, застыл с чехлом в руках. Леди Елена по-прежнему сохраняла невозмутимость.

Внешне Октавио тоже выглядел спокойным, но краем глаза Офелия видела, как судорожно он сжимал за спиной руки, скрывая их дрожь. В порыве жалости она едва не поддалась желанию все рассказать, однако он, метнув на нее взгляд, дал понять, что не желает этого. Сейчас сражением командовал он.

– Вы наверняка заметили кровоподтеки на теле погибшего, – уверенным тоном произнес Октавио. – Это следы от ударов, которые нанес ему я.

Патрульный, уже собравшийся уходить, замер от изумления. Придя в себя и подкрутив усы, он обратился к Леди Септиме:

– Очень жаль , indeed . Однако эта деталь не кажется мне настолько важной, чтобы упоминать о ней в рапорте. Желаю прекрасного дня.

Стражник и фотограф, поклонившись, вышли из кабинета. Октавио смотрел им вслед с таким выражением лица, которого Офелия еще никогда у него не видела. Похоже, шок от слов патрульного не шел ни в какое сравнение с тем, что довелось ему пережить за последние двадцать четыре часа.

– Не кажется важной? – повторил он. – Не понимаю. Мама, разве я не должен отвечать за свои…

Одним взглядом Леди Септима прервала его речь.

– Здесь я вам не мама, курсант Октавио. И не вам обсуждать решения представителей правопорядка. Курсант Евлалия, вы инициатор этой экскурсии в квартал бесправных?

И голос, и взгляд Леди Септимы источали злобу; теперь девушка окончательно убедилась, что та ненавидит Евлалию. Ведь именно она, чужестранка, сбила с пути ее образцового мальчика.

– Итак, это вы уговорили курсанта Октавио пойти вместе с вами?

– Да.

– Вы сознательно подстроили встречу с Бесстрашным-и-Почти-Безупречным?

– Нет.

– Вы можете утверждать, что вероятность встретить его там равнялась нулю?

Офелия скрипнула зубами. Манера Леди Септимы вести допрос измотала ее. Леди Елена слушала молча, словно ей было нечего сказать. Но ведь Офелия числилась студенткой ее Школы. Неужели правительница поддавалась внушению так же, как и Поллукс?

– Утверждать не могу, но я не знала…

– Вы понимаете, что скоро церемония присуждения степеней? – продолжала Леди Септима, не дав Офелии договорить.

– Да.

– Вы понимаете, что подвели вашего товарища под взыскание во время учебы и вдобавок подвергли опасности его жизнь?

– Д‑да.

Дрожащий голос выдал Офелию. Каждое слово Леди Септимы было для нее как прививка виновности.

– Прошу разрешения изложить свою версию фактов, – вмешался Октавио. – Я сопровождал курсанта Евлалию добровольно. Будучи предвестниками, мы совместно вели расследование. То, что нам удалось узнать, гораздо важнее того, о чем мы сейчас здесь говорим. Если вы дадите нам возможность объяснить…

– Вы свои показания уже дали, – отрезала Леди Септима. – Курсант Октавио, немедленно отправляйтесь к себе в роту. Но сначала – в медицинский кабинет и в гардеробную. Ваш внешний вид не соответствует правилам нашего учебного заведения.

Пылающие взгляды сына и матери скрестились, словно два факела. Но факел Октавио погас первым. Ни разу, даже когда у юноши из брови вырвали цепочку, Офелия не видела на его лице выражения такой невыносимой муки. Из всех своих иллюзий Октавио утратил самую дорогую.

Громко хлопнув дверью, он вышел. От резкого звука леди Елена дернулась, отчего ее рот перекосился, обнажив грозные, как у акулы, зубы.

– Milady, – продолжила Леди Септима, разворачиваясь на каблуках к Елене, – так как речь идет об одной из ваших Крестниц, выбор наказания за вами. Но я позволю себе рекомендовать изгнание, причем немедленное.

– Протестую!

Это слово вырвалось из Офелии вместе с переполнявшим ее гневом. Впервые она ощутила полную силу своих когтей, словно выросших на каждом нервном окончании. Инстинкт подсказывал ей, что она могла бы ими воспользоваться, чтобы ранить Леди Септиму так же больно, как та ранила Октавио.

Достаточно было лишь соединить собственную нервную систему с нервной системой своей наставницы.

Для этого хватило бы всего одной мысли…

Офелия сняла очки и глубоко вздохнула. Искушение едва не одолело ее, и она сожалела о своей вспышке.

– Я протестую, – повторила девушка уже спокойно. – Я требую, чтобы мне дали высказаться.

– Слушаю вас.

С начала допроса Елена впервые подала голос, и он прозвучал громовым раскатом. Ей хватило всего двух слов, чтобы стало ясно, кто здесь главный.

Все свое внимание Офелия сосредоточила на повернутом в ее сторону оптическом аппарате. Раз уж она разочаровала Торна и невольно настроила против себя Леди Септиму, которая наверняка не позволит Евлалии получить степень, значит, надо бороться хотя бы за место в Школе.