Гай Орловский - Ричард Длинные Руки. Удар в спину

– Почему?

– Палка о двух концах…

Он подумал, кивнул с задумчивым видом:

– Понял. Значит, четвертая будет тоже. Да ладно, все равно не устоите перед таким напором! Берите тогда дочь какого-нибудь короля, чтоб хоть какая-то и польза. Так они все одинаковы.

– Устою, – ответил я твердо. – Знаю точно, на этот раз точно пристроят шпионку.

Он вздохнул, лицо чуть омрачилось.

– Ходят слухи, даже сэр Растер не устоял.

Я вздрогнул так, что, спускаясь по ступенькам, ухватился за перила.

– Растер? Не вер-р-рю!.. Сэр Растер – это наше все. Это титан, что держит небо на каменных плечах. Ослабнет – и небо упадет. Подобные слухи распускают те, кто жаждет расшатать, размыть наши моральные ценности Севера.

– Я тоже не поверил, – признался Альбрехт. – Потому дал совет сэру Норберту докопаться до источника слухов, порочащих моральный облик нашей победоносной армии.

– И засыпать тот источник, – распорядился я. – Вместе с квакающим оттуда голосом демократии. Кстати, сэр Альбрехт, мне придется отлучиться на некоторое время.

Он уточнил ровным голосом:

– На Маркусе?

– Почему вдруг на Маркусе? – спросил я с неудовольствием. – Я же могу и ножками-ножками.

– Можете, – согласился он, – но не станете. Ладно, какие указания на время вашей непонятной отлучки?

– Ничего не ломать, – распорядился я. – Поддерживать все как есть. Слишком тут все громадное, а как держится, еще не понял, но все равно взял. Самим повелеваю держаться, не впадать в разврат. Мы поклялись нести в этот мир нашу высокую и нравственную нравственность. Но ненавязчиво, ненавязчиво…

Он поморщился.

– Нравственность? Это вы хотите нести в этот мир нравственность?

В серых строгих глазах я увидел насмешку, поспешил оправдаться:

– Ну ладно, сам я человек безнравственный, зато рациональный, везде ищу только выгоду. Естественно, для своего электората. О себе молчу, это по дефолту. Потому поддерживаю и насаждаю нравственность, так как не только выгодна, но и необходима для развития здорового общества.

Он поинтересовался с недоверием:

– Что, правда здорового?

Я отмахнулся:

– Мне вообще-то его здоровье пофигу, но нездоровое увязнет в склоках и гражданских войнах, а я хочу быстрого и бодрого прогресса! Так как империя – это я, мы с нею близнецы и братья.

Он шел со мной рядом, ровный и прямой, как сосна, но голова чуть повернута в мою сторону, прислушивается без лести, как преданный соратник, знает себе цену и знает, что я его ценю высоко.

– Похоже, – произнес он одобрительно, – в политике в самом деле собаку съели. А с виду такой…

– Какой?

– Да и послушать, – продолжил он безжалостно, – что несете, очень уж несолидно. А так, с виду, настоящий прожженный политик!

– Политика, – сказал я, – очень безнравственная вещь, но дает высокие нравственные плоды. Не себе, обществу. Мы же себе уже столько нахапали, что можно и о населении позаботиться?

Он промолчал, только с интересом поглядел на величаво проплывающую мимо баронессу Редгрейв.

Я кивнул, сказал понимающе:

– Да, сэра Растера недостает…

Он ухмыльнулся.

– Тоже о нем подумали? Верно, баронесса явно в его вкусе.

– У нее задница, – определил я, – шире империи Германа!.. В этом случая я тоже за демократические ценности.

В огромном холле пятеро дам и трое мужчин окружили Жанну-Антуанетту, явно добиваются ее внимания. Я со спины узнал ее только по мелькающим за их высокими, сильно напудренными прическами мальвининым волосам. Как же, недавно тайная любовница императора, а теперь уже и официальная, с нею нужно поддерживать общение, как и со всеми, имеющими доступ к властным структурам.

Она, завидев приближающиеся властные структуры в лице нас с Альбрехтом, оставила общество и поплыла навстречу с такой поспешностью, что почти полетела, как перепелка, над гладкой поверхностью пола.

Красивую женщину ничто не портит, она и с заплаканным личиком восхитительна, я залюбовался было, но одернул себя, у нее же скорбь, а я тут во всю пасть, нехорошо, нужно медленно и печально.

– Ваше величество!

– Понял, – ответил я деловито. – Работаем, маркиза. Не покладая, как почему-то говорится, рук. Сейчас намерен нанести визит еще в одно местечко. Не гарантирую, но там могут затаиться наши заговорщики, однако как бы вот! Доверяй, но проверяй, как говаривал Иосиф Виссарионович.

Она выпалила моментально:

– Я с вами!

Альбрехт остановился, как и я, но умело сыграл шагающее дерево, что понимает только птичий щебет и шуршание короедов.

Не люблю трудные разговоры брать на свои плечи, на которых, как известно, не виснет, для того правители и набирают помощников и советников, которые и бывают виноваты, а царь ни при чем, но маркиза смотрит чистыми детскими глазами, я вздохнул и произнес медленно и печально:

– Маркиза… Даже не представляете, в какое болото могу забраться! Любая власть – это болото, а императоры всегда в центре самых громадных болотистых болот, трясинистых трясин и всяких ужасных топей!..

В ее картинно больших глазах промелькнуло подозрение, с чего это император полезет в болото, но сказала так же решительно:

– Я хочу видеть, что вы в самом деле освобождаете моего Антуана!

– Сомневаетесь? – спросил я с грустью.

– Мужчинам нельзя доверять, – ответила она.

– А женщинам?

– Женщинам не доверяю еще больше, – заявила она. – Ваше величество, я могу держаться в седле!

– Здорово, – восхитился я. – А мне казалось, если Господь Бог дал вам такую внешность, то больше ничего и не надо.

– Остальное взяла сама, – ответила она скромно. – Мы выедем сегодня?

– Да хоть прямо сейчас, – сказал я.

– Я готова, – сказала она с вызовом.

– В охотничий костюм переодеваться не будете? Хорошо. Пойдемте во двор…

Альбрехт чуть приотстал, уступая красивой женщине место справа от императора, сам зашел слева.

Гвардейцы у входа заулыбались, морды, не при виде их светлейшего императора, оба не могут оторвать восторженных взглядов от Жанны-Антуанетты, вот и говори, что простой народ не воспринимает изысканную изысканность и далек от высокой культуры.

С той стороны двери еще двое по обе стороны, оба в нашей северной одежде и доспехах, хотя сэр Юстер, начальник дворцовой стражи, и продолжает доказывать, что их простой суровый облик выбивается из общей картины изысканного стиля богатой и всемогущей империи.

Я начал спускаться по ступенькам во двор, сам чувствую, как шаги становятся несколько деревянными. Мысленный контакт с Маркусом напоминает ныряние в океан непонятных желаний и стремлений, кое-как выгранил мысль почетче и сообщил ему, что я в таком-то месте пространства, жду.