Джозеф Дилейни - Арена 13. Жертва [litres с оптимизированной обложкой]

– Не переживай. Просто сделай все, что в твоих силах. Я считаю, Тайрон поступил жестоко, взвалив на тебя непосильную задачу. Он мог бы и сам взяться за это дело. По-моему, это несправедливо. Он может сколько угодно говорить, что я должен расти. Но правда состоит в том, что этот лак просто недостаточно хорош, чтобы противостоять тригладу. Твоей вины в этом нет.

Впрочем, наши труды вскоре начали давать результаты. Я действительно стал сражаться лучше, Дейнону же удалось улучшить моего лака. И хотя шансы были не в мою пользу, я с нетерпением ожидал поединка на Арене 13.

Палм как раз выходил из раздевалки, когда туда вошел я. Проходя мимо, он самодовольно усмехнулся. Я быстро натянул шорты и кожаную куртку, засунул в ножны мечи и вышел в коридор.

Там какой-то человек убирал мусор. Когда я проходил мимо, он мне кивнул. Я увидел, что это гентхай и у него такая же татуировка на лице, как и у меня. Это могло означать лишь одно: когда-то он был бойцом и победил вервейта. Что он забыл здесь, в Джиндине?

И ведь я уже видел его тут раньше. Он выполнял грязную низкооплачиваемую работу, но всегда выглядел жизнерадостным. Насколько мне было известно, он единственный гентхай, работающий в Колесе. По словам Тайрона, здесь когда-то было два бойца-гентхая, но оба уже давно не выступают на Арене 13.

Уборщик остановился и посмотрел на левую сторону моего лица.

– Удачи! – произнес он и потащил за собой урну с мусором.

Я улыбнулся ему и зашагал дальше к Арене 13.

Через несколько секунд опустилась люстра, и я оказался лицом к лицу с Палмом, стоящим на другом краю арены. Хотя тренировочный зал Тайрона имел те же размеры, на Арене 13 я почувствовал себя совсем по-другому. Я как будто взглянул на бои новыми глазами. Сам воздух был пронизан духом соперничества. Кроме того, с арены был хорошо виден балкон. И хотя сейчас зрительские места пустовали, здешняя атмосфера отличалась от атмосферы в зале Тайрона.

Был полдень, но на балконе не было окон, и арену ярко освещала люстра с тринадцатью рожками. Я по-прежнему чувствовал запах обтянутых новой кожей сидений, но теперь к нему прибавился слабый запах крови. Два дня назад здесь состоялся поединок по специальным правилам – увы, со смертельным исходом. Победитель проявил милосердие к побежденному, но тот получил множество ран, от которых скончался.

Сигнал трубы, возвещавший о начале боя, не прозвучал. Подняв голову, я увидел на балконе всего двух зрителей, Тайрона и Дейнона. Оба облокотились на парапет и смотрели на нас сверху вниз. У Тайрона в руках был таймер.

– Готовы? – спросил он, и его голос громко прогремел с высоты.

Мы с Палмом кивнули. Тайрон нажал на рычажок, и я услышал тиканье таймера.

Мое сердце стучало как бешеное. Собрав в кулак волю, я заставил себя замедлить дыхание и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Затем отстучал сигнал своему лаку, и мы устремились вперед. Я был полон решимости одержать победу и постоянно наступал на Палма. Я был просто обязан заставить его перейти к обороне.

К счастью, мне это удалось, и самодовольная улыбка медленно сползла с лица моего соперника. На лбу у него выступили крупные капли пота. Раз за разом я вынуждал Палма отступать, тесня его триглад, но, когда дошло до решающего удара, моему лаку не хватило ловкости, и он не сумел попасть в горловую втулку соперника.

Он внезапно замешкался и получил удар клинком в собственную горловую втулку. Последовал «обрыв», и мой лак рухнул на пол. Первый раунд я проиграл и снова получил ритуальный порез.

Боль показалась мне сильнее прежнего. Я согнулся пополам и стиснул зубы, чувствуя, что не в силах выпрямиться. Секунды неумолимо шли, и я буквально сгорал от стыда и унижения.

Наконец боль ослабла, и я снова спрятался за своим лаком. Мне придется многому научиться, в том числе и переносить эту жуткую боль! Ведь вытерпел же я, когда мне делали татуировку.

– Этот раунд длился две с половиной минуты! – объявил Тайрон. – Попытайся добиться лучших результатов, Лейф!

Но дальше было только хуже. Во втором раунде мой лак потерял равновесие. Я вновь проиграл.

– Всего тридцать секунд, Лейф! – крикнул Тайрон, когда я получил второй порез. – Очень плохо. Я заплатил за час. Выходит, деньги выброшены на ветер.

Я не мог поверить своим ушам. Это было совсем непохоже на того Тайрона, которого я знал.

Я приготовился к серьезному поединку. Мною владели злость и обида, мерзкая ухмылка на лице Палма лишь усугубляла мое унижение. На этот раз я был более осторожен и попытался не перенапрягать своего лака. Я отбивал удары противника и находил для лака хорошие позиции. Пока все шло гладко. Я знал, что продержался более четырех минут.

Но затем триглад Палма загнал меня в угол, прижав к стене арены. И тогда я применил любимый оборонительный прием Керна. Оттолкнувшись спиной от стены, я отпрыгнул в сторону, пытаясь увернуться от удара.

Мне это почти удалось, но мой лак попятился назад и налетел на меня. Его локоть угодил мне в левый глаз, и я больно ударился затылком о стену. В глазах тотчас потемнело.

Во время поединка с тригладом на Арене 13 это было бы опасно, возможно, даже смертельно. Когда боец падает, ритуальным порезам не хватает точности. Лаки нечеловечески быстры и сильны. Порезы иногда получаются настолько глубокими, что проигравший умирает от болевого шока и потери крови. Бывало и так, что лаки даже отсекали голову или конечность.

Потом Дейнон рассказал мне, что Тайрон немедленно вмешался в происходящее. Команды на языке Ним, которые он выкрикнул с балкона, остановили всех четверых лаков. Палм снова выиграл, однако на этот раз позлорадствовать у него не вышло – порезов мне делать не стали.

Меня отнесли в дом Тайрона и, уложив в постель, быстро вызвали доктора. Встать мне разрешили лишь на третий день. Меня держали на снотворном, и когда наутро третьего дня я открыл глаза, то обнаружил, что лежу не в той комнате, которую обычно делю с Дейноном, а в другой.

Я почувствовал чей-то взгляд. На какой-то миг я решил, что здесь Квин, но когда открыл глаза, то увидел старшую дочь Тайрона, Тину. В отличие от Квин Тина была блондинкой, а ее фигура – более мягкой и женственной. Тина была доброй, и мне нравилась ее теплая улыбка. Правда, с тех пор, как погиб ее муж Керн, Тина почти не улыбалась.

– Попытайся сесть, – сказала она, подкладывая мне под плечи подушку. Затем протянула большой стакан воды. Мне страшно хотелось пить, и я сразу осушил его наполовину.

– Не делай таких больших глотков, тебя может вырвать. Как ты себя чувствуешь? – участливо спросила она.

– Немного болит голова, и дает о себе знать плечо, – признался я. – Но в остальном неплохо.