Николай Липницкий - Билет в один конец

— Всем вниз, в ту квартиру. Остаемся на ночёвку в этом доме. До утра больше никуда не идём, — принял решение Грэг. Как командир, он понимал, что психологическое состояние взвода на нуле, поэтому ни о каком продолжении операции и речи быть не может. Привести бы их в чувство до утра. Да и самому не мешало бы успокоиться.

Вслед за Зубом Шуруп поднялся по железной пожарной лестнице на крышу. Они пролезли через слуховое окно в грязный пыльный чердак, весь прошитый лучами света, проникающими через, пробитый во многих местах, шифер кровли и спустились на верхний, третий этаж аптекоуправления. Парень огляделся. Обычный полутёмный коридор с окнами с одной стороны и сплошным рядом дверей с другой. Захотелось пошарить по кабинетам. И не столько из стремления что-нибудь найти, а сколько из желания посмотреть на те крохи, что остались от прежней жизни. Той, что была до войны. От чего-то казалось, что стоит только посидеть за столами, полистать разбросанные мародёрами тут и там бумаги, потрогать те штуки, которые старые люди называли смешным словом «Телефон», и он сможет, наконец, представить тот счастливый мир, в котором жили люди до войны и о котором часами мог рассказывать Профессор. Но Зуб потащил Шурупа на первый этаж, где уселся возле окна на один из валявшихся тут-же колченогих стульев.

— Вон, смотри туда, — показал за окно охотник, — если смотреть под углом вдоль улицы, можно увидеть как бы прозрачную стену, чуть желтее обычного. Видишь?

Парень присмотрелся и действительно увидел дальше по улице едва заметный желтоватый оттенок. Как будто кто-то перегородил улицу желтоватым стеклом невероятной прозрачности. Так вот как выглядит этот вывертыш!

— А почему мы по пожарной лестнице сюда забрались? Через дверь нельзя было, что ли?

— Там наискосок община колхозников. Заметили бы, точно бы сюда припёрлись. И бежать некуда. Мы, считай, в тупике, пока вывертыш не откроется.

— Но ведь, когда он откроется, нам нужно будет выйти на улицу, и нас увидят.

— Включи мозги, щенок! За пятнадцать минут, пока аномалия перезаряжается, они подскочить не успеют. А потом, за час или два мы успеем далеко уйти. А колхозники далеко от общины не ходят. Зачем, если всё что нужно им прямо в общину приносят?

Зуб достал механические наручные часы — большая редкость и предмет гордости — и засёк время.

— Умный ты, — польстил Шуруп охотнику, — Знаешь много, и умеешь. Поэтому и в авторитете.

— Дело не в этом. Всё с мелочей начинается. Вот ты посмотри на свой самострел.

— Ну, самострел, как самострел.

— Да ты глянь: плечи разболтаны, в ложе жёстко не фиксируются, ложе треснуто. Что думаешь, кожаными хомутами стянул и стрелять хорошо будет? Тетиву когда последний раз подтягивал? Вон, провисла. Стрелы не заточены, как положено. Вот эта после удара об стену вообще тупая. А эта кривая. Что, выровнять трудно? Вроде бы мелочь, а из них складывается большая проблема. В случае необходимости ты не сможешь выстрелить метко и далеко. Научишься в себе мелочи подмечать, будет легче мелочи вокруг себя фиксировать вроде чистой поляны у кротожора, или вот этой желтизны. А, значит, дольше живым останешься и больше племени пользы принесёшь. Вот тогда и удача и авторитет появятся. А с ним и блага разные, вроде амуниции и хорошего оружия. Здесь, как в цепи. Одно звено за другое цепляется.

Времени было достаточно, и Зуб не торопясь поучал салагу, навязанного ему в спутники. Так, за неспешным разговором, прошло около получаса, когда охотник встрепенулся и опять глянул на часы.

— Стоп! Отключился! Теперь засекаем период перезарядки.

— А, может, проскочим сейчас?

— Тебе что, жить надоело? Кто знает, сколько он перезаряжаться будет? А если он включится в тот момент, когда ты проходить будешь? Хочешь посмотреть на свои кишки? Уверяю, ты их не увидишь, потому, что глаза твои внутри окажутся.

Аномалия включилась ровно через десять минут. Зуб утвердительно кивнул и, усевшись поудобнее, достал из мешка нарезанную соломкой вяленную крысятину и протянул половину Шурупу. Парень принял мясо, достал свою флягу и принялся жевать, запивая еду тепловатой водой. Ждать пришлось два часа, после чего жёлтое свечение исчезло, и спутники, выскочив из окна, бросились вдоль по улице. Пробегая мимо того места, где только минуту назад была страшная аномалия, Шуруп испытал животный ужас, представив, что вывертыш сейчас включится. Но всё обошлось. Они бежали вдоль мёртвых домов, слыша за спиной разочарованные крики колхозников. Пару раз над головой пролетели стрелы, выпущенные из самострелов. Таким добром не разбрасываются, поэтому парень на бегу подобрал их и сунул в чехол к своим. А стрелы были хорошие, идеально ровные и заточенные до остроты шипа кошки. Пробежав пару кварталов, наконец, перешли на шаг и свернули во дворы. Пробираясь кустами, они миновали несколько дворов, проскочили через пустырь и стали карабкаться по грудам переломанного бетона и щебня, оставшегося после целого квартала пятиэтажек. Возле одного из разрушенных строений, от которого осталась только часть первого этажа, Зуб нырнул под наклонно застрявшую плиту перекрытия и поманил за собой Шурупа. Под плитой оказался спуск в подвал. Охотник достал из какой-то ниши палку с намотанной на неё тряпкой, чиркнул кремнем по ножу, раздул трут и поджёг тряпку. Факел вспыхнул, осветив лестницу, ведущую вниз. Они спустились в подвал и, пройдя метров десять, остановились возле небольшой дверки. Зуб повозился с замком и распахнул дверь.

— Заходи, — произнёс он, — это один из моих схронов. Переночуем здесь. И упаси тебя Бог что-нибудь стащить.

— Да я никогда чужого не брал! — оскорбился парень.

— Вот и продолжай в том же духе.

— Зуб, а ты говорил, что в автохозяйстве заночуем.

— И что?

— А мы здесь.

— А это и есть автохозяйство. Здесь недалеко крупный военный штаб был. Вот по этому району и обработали, не жалея боеприпасов. Здесь сплошь развалины. А до войны было крупное автохозяйственное предприятие. И, самое интересное, штаб-то сам целым оказался.

— А что такое штаб?

— Штаб? Ну, как тебе объяснить? Это место, где сидит самый главный воин?

— Как Пахан?

— Таких, как Пахан, у него в подчинении столько было, сколько людей и уродов в городе не наберётся.

Парень удивлённо покачал головой и робко присел на одну из двух широких лавок, стоящих возле обычного обеденного стола. Зуб полез в угол, покопался там, и стены схрона осветились неровным, дрожащим пламенем масляной лампы. Шуруп оглянулся вокруг. А посмотреть было на что: на стене висело два самострела, не хуже, чем тот, что был в руках у охотника. На полках стопками лежали стрелы, стояли несколько пар ботинок, сшитых колхозниками из хорошо выделанной свиной кожи, с подошвой из резины покрышек. Парень давно с завистью смотрел на такие, но возможности приобрести не было. Сам Шуруп носил ботинки из собачьей кожи на подошве из нескольких слоёв линолеума, более неудобных и ненадёжных. На самой высокой полке стояли стопки консервов. Да-да, именно консервов, которые кушать даже вожаку доводилось не часто.