Кристель Дабо - Тайны Полюса [litres с оптимизированной обложкой]

Офелия торопливо сжала руку матери.

– Спасибо, мама.

Пробираясь сквозь толпу придворных, девушка думала о том, что послание Духу Семьи, сложившееся у нее в голове, идет вразрез со всем тем, что в эту ночь она слышала от Бога. Однако она была абсолютно уверена, что ошибки быть не может. Да, она должна сказать Фаруку именно эти слова.

Наконец она заметила его в конце коридора. Он возвышался над морем париков, как заснеженный горный пик. Фарук стоял перед камерой Торна и ждал, когда ее откроют. Здесь царила суматоха: охранники только что обнаружили на полу своего заснувшего товарища и увидели поврежденную поверхность бронированной двери. Слово «побег» уже передавалось из уст в уста, но полковник заявил:

– Камера закрыта, монсеньор! Видна попытка взлома, но дверь по-прежнему заперта с внешней стороны. Чтобы ее открыть, требуется три ключа, и один из них я держу при себе.

Протиснувшись в первые ряды, Офелия увидела полковника, который гордо демонстрировал цепочку с ключом, поблескивающую у него на шее. Она могла бы объяснить ему, что есть множество способов входить и выходить из камеры без ключей, но это не отвечало ее интересам.

– Откройте дверь, – вяло приказал Фарук.

– Подождите!

Работая одним локтем, Офелия выбралась из толпы и встала между Фаруком и бронированной дверью, не обращая внимания на осуждающий ропот вокруг. Она подняла голову, чуть не вывихнув себе шею, и встала на цыпочки, надеясь встретиться глазами с Фаруком там, на высоте его огромного роста. Но надежда оказалась напрасной. Он смотрел прямо перед собой и обращал на нее внимание не больше, чем на коврик под ногами.

– Извольте освободить проход, мадам, – вмешался полковник.

Приказ прозвучал вежливо, но властно. На мгновение его брови удивленно поднялись – очевидно, он спрашивал себя, каким же образом Офелия вышла из камеры, – но, рассудив, что сегодня охрана и без того опозорилась, не стал заострять на этом внимание.

– Вчера я не выполнила свое обязательство по договору, – сказала Офелия, обращаясь исключительно к Фаруку. – Вы хотели вспомнить одно обстоятельство из вашей Книги, а я не смогла вам помочь. Но теперь я знаю то, о чем вы забыли.

Фарук по-прежнему не удостаивал ее взглядом. Он продолжал созерцать огромную круглую дверь, снабженную зубчатыми механизмами и замками.

– Я должен делать то, что написано, – произнес он все так же медленно и монотонно.

Очки Офелии потемнели. Она уже поняла, каким образом Тысячеликий смог парализовать волю Фарука. С помощью Книги. Офелия не понимала одного – почему он так поступил. Ведь это противоречило той правде, которую он некогда пытался открыть

Фаруку.

Набрав побольше воздуха в грудь, Офелия с трудом выговорила:

– Вы не кукла. Вы не обязаны исполнять чужую мечту.

– Я должен делать то, что написано, – бесстрастно повторил Фарук. – Откройте дверь.

Трое сержантов, на которых была возложена обязанность открывать и запирать камеру, двинулись было к Офелии, но она выпрямилась, и слова вырвались из ее уст, словно всегда таились где-то в глубине ее существа в ожидании своего часа:

– Книга – это только начало твоей истории, Один. И только ты можешь дописать ее до конца!

Вокруг раздались удивленные возгласы. Слова Офелии произвели фантастический эффект. Фарук отшатнулся и прижал руку к груди, к тому самому месту, где он хранил Книгу; казалось, у него разбилось сердце. Он упал на колени, разметав свои белоснежные волосы и меха на мраморном полу. Его безразличие растаяло, как дым, глаза широко раскрылись от волнения, и он устремил на Офелию потрясенный взгляд, словно наконец-то увидел ее.

Она должна была испугаться – испугаться того, что сделала с ним, того, что мог с ней сделать он. Но страха не было. При чтении она так глубоко прониклась личной историей Фарука, что уже не могла сказать, его ли это прошлое или ее собственное.

Она подошла к нему, и, повторив жест своей матери, который возмутил всю свиту, откинула с его лба длинные белые волосы. Фарук стоял на коленях, судорожно прижимая к себе Книгу, и на его лице было написано безграничное смятение. От него снова стали исходить мощные невидимые волны. Офелия чувствовала, как боль вспыхивает то тут, то там, по всему ее телу, но держалась стойко. Фарук перестал быть бессмертным небожителем – сейчас перед ней был просто растерянный ребенок, который без помощи взрослых мог бы погибнуть.

– Маленькая Артемида, – растерянно пробормотал он, – что… что я должен делать?

– Это вы должны нам сказать.

Офелия знаком подозвала референта; после короткого колебания молодой человек подошел, держа наготове блокнот. Стоявшие вокруг них охранники и придворные настороженно переглядывались, не зная, что им делать – вмешаться в происходящее или сбежать.

Стоя на коленях на мраморном полу, Фарук открыл блокнот и начал медленно перелистывать страницы. Здесь был протокол судебного заседания по делу Торна, контракт с его обязательством прочитать Книгу и много каких-то неразборчивых каракулей. Фарук растерянно перечитывал свои заметки; казалось, его раздирают противоречивые чувства. Не считая шуршания страниц и нервных покашливаний в толпе, в коридоре царила гробовая тишина.

Внезапно рука Фарука, перелистывающая страницы, замерла. Его взгляд остановился на вырезке из газеты. И хотя Офелия видела газету вверх ногами, она сразу узнала на фотографии Беренильду, сидящую возле колыбели.

Все вздрогнули, когда Фарук вдруг захлопнул блокнот и встал.

– Откройте дверь, – приказал он.

У Офелии замерло сердце. Она почувствовала, как огромная рука Фарука всей своей тяжестью опустилась ей на голову, но не властно, а успокаивающе. Их роли в этот миг поменялись: он был родителем, а она – ребенком.

– Вы выполнили свою часть договора, маленькая Артемида. Я жалую господину Торну дворянское звание и снимаю с него клеймо бастарда. Его дело будет снова рассмотрено судом, на сей раз в надлежащей форме. Откройте дверь, – повторил Фарук охранникам.

Среди Миражей поднялся возмущенный ропот, но ледяной взгляд Фарука задул его, как пламя. Сердце Офелии учащенно забилось: она впервые увидела в Фаруке настоящего Духа Семьи. От волнения у нее подкашивались ноги, и ей пришлось собрать остаток сил, чтобы не упасть. Сейчас она увидит Торна. Его вылечат и будут судить по справедливости; а потом они вместе начнут новую жизнь.

Офелия думала только об этом, пока трое сержантов с грохотом и лязгом отпирали тяжелую золотую дверь. Ей не хотелось думать ни о Тысячеликом, ни о Попечителях, ни о непонятном Другом – разрушителе ковчегов, которого она якобы освободила.

Нет, сейчас она не хотела думать ни о ком из них. Она мечтала насладиться вместе с Торном хотя бы минутой чистой, ничем не замутненной радости.