Кристель Дабо - Тайны Полюса [litres с оптимизированной обложкой]

Бог поднимает руку.

Рука Бога – это первое, что ему удается вспомнить. Неужели у того, кто приближается, кто пугает его все больше и больше, есть обычная рука?

Он думает, что рука Бога поднята для удара, но она шутливо взъерошивает ему волосы.

Бог отходит без единого слова, по-прежнему оставаясь неясной тенью, а его бросает в жар. Страх уступает место безумной любви. В его голове возникает сознание, важнее которого нет ничего в мире: сегодня ему можно остаться дома с Богом и остальными.

Здесь воспоминание заканчивается.

Nota bene: «Обуздывай свою силу».

Кто произнес эти слова, и что они означают?

Хотя Небоград казался неподвижным – этакий архитектурный улей, висящий в облаках, – на самом деле он находился в непрерывном движении. Гонимый ветрами и подталкиваемый множеством пропеллеров, он передвигался в пространстве довольно беспорядочно. Сейчас летающий город уже накрыл своей тенью промышленные кварталы Опалового побережья. Прижавшись к окну кабины, медленно скользившей по канатной дороге вниз к отелю, Офелия не спускала глаз с Небограда. Она надеялась, что появление столицы в здешних местах – чистая случайность и, как только ветер переменится, город быстро отнесет обратно к северу.

– Ради бога! – простонала Агата. – Только не говори мне, что Двор находится там, наверху!

– Видишь самую высокую башню? В ней и располагается Двор, – объяснила Офелия.

– Это просто немыслимо! Сначала бес-ко-неч-ный полет на дирижабле, затем поездом по туннелям, потом пешком по скалам, дальше подъем и спуск по канатной дороге, а теперь еще и тащиться на башню? Я уже начинаю жалеть о нашей уютной долине… Великие предки! – вскрикнула она, прижав ладонь в кружевной перчатке к окну кабины. – Смотри, там люди падают вниз!

И она указала на запряженные северными оленями огромные сверкающие сани, которые скользили по воздуху.

– Они не падают, – успокоила ее Офелия. – В Небограде созданы очень удобные воздушные коридоры. Они похожи на Розу Ветров. Их изобрел местный архитектор, который умеет изгибать пространство, как пластилин.

– Ой, сани приземлились как раз перед нашим отелем! – воскликнула Агата, которой это событие казалось гораздо интереснее объяснений сестры. – Из них выходят мужчины. На них по-тря-са-ю-щи-е мундиры! Если бы только Шарль мог так одеваться, в белое с золотом! Интересно, это принцы?

– Нет, – пробормотала Офелия без всякого воодушевления. – Всего лишь жандармы.

– Надеюсь, они пришли не за нами?

Едва они вышли из кабины фуникулера, как Агата получила ответ на свой вопрос. Жандармы, которые сейчас допрашивали их семью, пригласили Офелию в свои огромные позолоченные, обитые мехом сани, стоявшие перед отелем.

– Монсеньор Фарук желает вас видеть, мадемуазель.

– Меня? Зачем?

– Затем, что он хочет вас видеть, – ответили ей с бесстрастной вежливостью. – Мадам Беренильда не с вами?

– Нет, – коротко ответила Офелия.

– Очень жаль. Садитесь, мадемуазель.

Офелия старалась скрыть от родных свою тревогу. Неужели Фарук окончательно потерял терпение? Может, он все-таки захотел, чтобы она прочитала его Книгу? Торн, скорее всего, находился на другом конце ковчега, а Беренильда еще не вернулась из санатория. От одной только мысли, что ей придется одной предстать перед Фаруком, у Офелии начинались спазмы в желудке. Она удивилась и одновременно утешилась, увидев, что вместе с ней в санях на покрытых мехом скамейках сидят сестры Арчибальда. Они выглядели непричесанными и ненакрашенными, платья были застегнуты кое-как, наспех.

– Что случилось, мадемуазель Пасьенция? – шепотом спросила Офелия, садясь напротив старшей сестры. – Чего они от нас хотят?

Вместо ответа Пасьенция, совершенно неожиданно для такой благовоспитанной барышни, зевнула ей прямо в лицо.

Подняв глаза, Офелия заметила крупную фигуру Кунигунды, которая наблюдала за ними из окна своего номера. Та сразу задвинула шторы, как будто не хотела, чтобы ее видели. Была ли у этой дамы из клана Миражей нервная болезнь или нет, но вела она себя очень подозрительно.

– Мадемуазель может сопровождать только один человек, – строго объявил жандарм, когда все семейство бросилось к саням.

– Поеду я! – решила мать. – Месье Фарук – прежде всего мужчина, Дух он Семьи или не Дух. Если он хочет видеться с моей дочерью, то должен сначала спросить у меня разрешения.

Офелия предпочла бы, чтобы ее сопровождал Ренар. Он перегнулся через спинку саней и начал засыпать ее советами и совать в руки документы:

– Вот это – ваше удостоверение личности. Вы оставили его в кармане другого пальто, оно вам понадобится. Это – копия контракта вашего жениха с монсеньором Фаруком, а это – ваша профессиональная лицензия на открытие кабинета чтения , но не показывайте ее, пока монсеньор Фарук сам не попросит. Я сообщу мадам Беренильде и вашей тетушке. И будь осторожен, малыш!

Придерживая шляпу с перьями, мать Офелии с видом герцогини уселась возле дочери. Впрочем, через несколько секунд шляпа все равно улетела – полицейские сани взмыли в воздушный коридор со скоростью ветра.

После приземления на Центральной площади Небограда последовал нескончаемый подъем через все этажи Башни под конвоем жандармов. Каждый раз, когда приходилось пересаживаться в другой лифт, а их было много, офицер в бело-золотом мундире проверял их удостоверения личности и лишь потом делал знак перейти в следующую кабину. Никогда еще Офелия не видела такое количество охраны, и никто не давал себе труда хоть что-нибудь им объяснить.

Ее мать от этажа к этажу багровела все больше и с возмущением спрашивала:

– Что вам нужно от моей дочери?

И жандарм каждый раз невозмутимо отвечал:

– Монсеньор Фарук желает ее видеть, мадам. Ее и этих молодых особ из посольства. Он также спрашивал о мадам Беренильде, но так как ее сейчас нет…

– Все равно, что это за обращение с молодыми дамами! – наконец возмутилась мать Офелии. – Ты бы мне сказала, если бы сделала какую-нибудь глупость, ведь правда же, дочь моя? Ах, ну если бы я знала, что путь так долог, я бы сначала зашла в туалет. Сколько еще лифтов нам нужно сменить?

Девушка не ответила, она и сама была растеряна.

– Великие предки! – вскрикнула вдруг мать Офелии и тут же прикрыла рот рукой с накрашенными ногтями.

Позолоченная решетка лифта открылась на шестом этаже, и Офелия, привыкшая к тому, что солнце всегда стояло в зените, изумленно ахнула: сейчас оно погружалось в море, отбрасывая на поверхность воды длинный огненный шлейф. В небе разыгрывалась фантастическая симфония цветов – розового, голубого, фиолетового и оранжевого. Даже воздух изменился: он стал приятным, теплым и сладковатым, как в лучшие летние вечера.