Эми Хармон - Королева и лекарь

– Черт возьми, Падриг, – простонал Кель, у которого эта театральность уже сидела в печенках.

– Что за колдовство! – воскликнул Лортимер, пятясь обратно по трапу. – Я не потерплю Одаренных на своем судне!

– Тогда ты не увидишь ни одной монеты, – прорычал Кель. – Мы заберем свой груз и людей, и ты ответишь сперва моему клинку, а потом суду.

Гнев несколько разогнал туман у него в голове, хотя и был бессилен перед болью, что давила на глаза. Нет, довольно он распускал сопли и сомневался в каждом шаге.

Падриг заключил шар света в ладони и повернулся с ним к Джерику. При виде пульсирующей сферы тот отшатнулся и уронил сумки на причал.

– Джерик! – рявкнул Кель. – Мы обещали, что тебе поможем. Стой спокойно.

Лейтенант застыл, не сводя взгляда с командира, и наконец кивнул с верой, которая, похоже, была неотъемлемой его частью – как цвет глаз или дерзкий язык. Падриг водрузил сияющую сферу ему на голову, и Джерик задрожал. Глаза его закатились, а ноги начали подкашиваться.

– Это не больно, капитан, – успокаивающе сказал Падриг.

– А тебе откуда знать? Ты слишком вольно обращаешься с чужой болью, – ответил Кель.

Солдаты поспешили подпереть товарища с двух сторон. Наконец Джерик встретился взглядом с капитаном, и его черты исказили недоумение и шок.

На палубе показался Айзек, за которым по пятам следовал Гиббус. Кель уже видел страдальческое выражение на его лице. Он не стал отчитывать Джерика, пока Гиббус не подошел к ним и не преклонил колено.

– Простите меня, капитан, – сказал он, низко опустив голову.

– Ни слова, Гиббус. Вы с Джериком поплывете на другом корабле и проведете первую ночь на гауптвахте. Больше мы об этом говорить не будем. – Кель посмотрел на Джерика. – Я знаю, что вы пытались меня защитить, но, поступив так, потеряли мое доверие.

Краем глаз он заметил мелькнувшую двухцветную вспышку: рыжие кудри и голубой шелк. Саша стояла на палубе, вцепившись в поручень. По щекам девушки катились слезы. Кель знал, что она его слышала, знал, что эти слова ее ранили, – и на секунду отыскал ее сердцем и взглядом, отпуская грехи, прежде чем вновь повернуться к капитану корабля.

– Снимаемся, Лортимер, – приказал Кель и поднялся по трапу со всем достоинством и твердостью, на которые был способен. Оставалось надеяться, что на этот раз его послушаются.

Следующие два дня Саша провела внизу – не поднималась на палубу, не пыталась его найти. Приставленные к ней служанки доложили, что королева страдает от морской болезни. Келя утешало лишь то, что сейчас каюта была для нее самым безопасным местом. Впрочем, Саша не единственная мучилась. Море было на удивление спокойно, но корабль все равно качало. Даже если бы Кель исцелил тошноту путешественников, вскоре она вернулась бы снова, пробужденная непрерывной качкой.

Самого Келя море пощадило. Оправившись от гнева, ощущения измены и отравленного вина, он перебрался на палубу, где от него требовалось лишь не путаться под ногами у команды. День или два Кель был избавлен от чужих взглядов и любой ответственности. Вместо того чтобы спать в офицерской каюте или тесниться внизу с сослуживцами, он предпочитал ночевать на квартердеке [1] Возвышение палубы в кормовой части судна. , а утром второго дня забрался в «воронье гнездо». Первый помощник Паскаль в шутку попросил его не лезть слишком высоко, чтобы судно не опрокинулось под таким весом. Но Кель был привычен к своим размерам и умел с ними управляться, а потому карабкался по такелажу, пока не оказался на наблюдательной вышке. Там он расставил ноги, насколько позволяла маленькая площадка, и добрый час разглядывал море в подзорную трубу.

Чем дальше они отходили от берега, тем синее становилась вода. Кель никогда не видел подобного оттенка и невольно задумался, раскрашены ли все подводные обитатели в столь яркие цвета. Вскоре на поверхности показалась стая китов – такая большая, что Кель сперва принял ее за остров, сложенный из огромных блестящих валунов. Они держались от кораблей на почтительном расстоянии, излучали мирную красоту и не выказывали никакой угрозы. Кель искренне радовался их компании, пока его не посетила мысль, что любая рыба под ногами и птица над головой могут быть Перевертышем с совершенно непредсказуемыми намерениями.

На вторую ночь его разбудило прикосновение к рукаву и чей-то робкий голос над ухом. Кель вскочил на ноги, готовый сразиться хоть с волком, хоть с китом, – но увидел только усталую служанку. Она съежилась на палубе, испуганно выставив перед собой руку, и он потер глаза и опустил клинок.

– П-п-простите, что разбудила, – пролепетала она, – но королеве совсем плохо. Жар не спадает уже два дня, и она ничего не может есть. Я не знаю, что еще делать. Вы вылечили кузнеца в лесу – может быть, сумеете помочь и ей?

Кель поднял беднягу на ноги и последовал за ней через люк в глубь корабля. Проходы строились из расчета на людей пониже, но Кель только пригнул голову и отпустил стражу, дежурившую у королевской каюты. Теперь он будет нести дозор сам.

Сашины служанки содержали ее каюту в чистоте и удобстве, насколько это было возможно, однако здесь витал тяжелый дух болезни, и по тому, как суетились и жались друг к другу девушки, было понятно, что на самом деле они в ужасе. Когда Саша открыла глаза, в них плескались жар и отчаяние, и Кель невольно ругнулся.

– Это просто морская болезнь, капитан, – вяло заверила она его. – Каждый раз так. Пройдет.

Кель сгреб ее в охапку вместе с одеялами, и служанки поспешили открыть дверь и освободить ему путь. Пока он несся по коридорам, они семенили следом и придерживали концы покрывал, точно подружки невесты – свадебный шлейф.

– Ей нужен свежий воздух, – сказал Кель. – Принесите воду и подушку и идите отдыхать. Я присмотрю за ней до утра.

Женщины подчинились с заметным облегчением. Кель устроился на палубе спиной к борту – там, где вдоль поручня не стояли бочки, – и вытянул ноги. Саша замерла у него на коленях, прильнув головой к груди. То, какой сухой и горячей была ее кожа, заставляло его собственные внутренности скручиваться узлом. Однако здесь было намного легче дышать, а мягкий бриз приподнимал завитки рыжих волос и сочувственно гладил Сангины щеки.

Ночь протекала непросто. Сашу выворачивало снова и снова, будто дар, подаривший ей второе зрение, одновременно сделал ее чувствительнее к любым движениям мира. Кель каждый раз помогал ей подняться и крепко держал за пояс, пока она склонялась над морем, содрогаясь в мучительных спазмах. В промежутках Кель заставлял ее пить, хотя вода тоже не задерживалась в желудке надолго.

Саша просила его уйти, смущаясь, что он видит ее в таком состоянии, но Кель только крепче ее обнял и пошарил в уголках памяти в поисках какой-нибудь истории.