Вера Чиркова - Потомственная ведьма [litres]

Вскоре и деревня вдали показалась, я скорость немного сбавила и морок набросила, вроде мы уже не мы, а маленькое облачко. И даже если какой-нибудь селянин заметит, что движется оно с невероятной скоростью, и к тому же против общего потока себе подобных, никто ведь не поверит, возьмись простак о таком рассказывать.

А вот как к деревне стали подлетать, охватило меня странное беспокойство. Трудно было не заметить поднимающийся над селением столб темного дыма, и чем ближе мы подлетали, тем выше и гуще он валил.

Да и расположение источника дыма очень мне не понравилось. Заскребли душу гнетущие подозрения. Я еще скорость сбросила, велела метелке ниже опуститься… и сердце кольнуло острой болью предчувствие страшной беды.

Шустрые селяне подтаскивали сухие ветви и жерди и бросали в огромный костер, полыхавший точно на том месте, где еще вчера стоял приютивший нашу компанию старый навес. А несколько дюжих мужиков, вооружившись лопатами, яростно забрасывали глиной круглую ямку, так старательно выкопанную Атанием.

Мысли метались и путались. Лучше бы их совсем не было. Сердце сдавила тяжесть. Картинки одна страшнее другой вставали перед глазами, а я упорно пыталась их убрать, отодвинуть хоть на время. Надежда умирает последней, а у меня она пока даже не родилась.

Знаю я селян, они во всех мирах одинаковы. Лишний шаг бесплатно не сделают, за квадратный метр покоса готовы с лучшим другом навсегда переругаться, за обглоданный стожок сена соседскую корову прибьют. А тут так дружненько таскают к костру заготовленные на зиму дровишки и закапывают яму. Ежу ясно, неспроста такая щедрость.

Хорошо еще, если закапывают только яму.

Нет, стоп. Про это я даже думать пока не буду. Но не дай же бог, тогда вам не копать, а бежать отсюда нужно. Очень быстро бежать. И не гарантирую, что это поможет.

– Бабкоёжка, что-то случилось? – заглядывают мне в лицо черные встревоженные глазки.

– Не знаю, – почти рыкнула я и сразу поняла – вот оно.

То, чего мне сейчас не хватает как воздуха.

Информации.

И я буду не Бабка-ёжка, если немедленно ее не достану.

«Так, ну и кто тут у нас самый осведомленный?» – обводя глазами толпу зрителей, состоящую в основном из стариков и детей, задумчиво хмыкнула я, нарезая медленные круги над моей бывшей делянкой.

Вот он, мой язык. Вернее, она. Язычка… или язычиха? Впрочем, это сейчас совсем не важно. Немолодая женщина, что-то взахлеб объясняющая окружившим ее старушкам, – именно то, что мне нужно. Разумеется, достоверность информации у нее не более пятидесяти процентов, но мне пока и этого достаточно.

Небольшое внушение, и сплетница, взмахнув руками, опрометью рванула прочь от места происшествия. Спасать якобы пригоревший суп. А я, подняв метлу повыше, неотступно следую за ней. Ага, вот и ее дом. Ничего себе домишко, удобный, на два выхода. И пока хозяйка вбегает на парадное крыльцо, моя метла зависает у черного входа.

– Подожди тут, мне нужно с ней поговорить, – командую смеске, однако она встречает мои слова крайне недовольным взглядом.

– Ну, как знаешь, – решилась я. – Только стой тихо, тогда она тебя не увидит.

– Совсем? – В голоске Нилины явно слышится предвкушение чудес, вот только мне сейчас вовсе не до объяснений.

– Тсс! – Взявшись за веревочку, заменяющую ручку, осторожно тяну дверь на себя.

Так я и думала – кому придет в голову запирать среди бела дня дверь во двор? Заклинание, брошенное почти машинально, сообщило, что до нашего вторжения дом был пуст.

Не таясь, пробираюсь захламленными сенцами, отворяю дверь в кухню. Нилина не отстает ни на шаг. Хозяйка, вбежавшая на минуту раньше, озадаченно разглядывает холодную плиту, и не сразу замечает, что уже не одна дома.

– Хозяюшка, подай страннице водицы испить. Что у вас тут такое творится? В какой дом ни зайду, везде пустота. Думала, свадьба, да песен не слыхать. Ай помер кто?

Морок на себя я наложила, еще когда к дверям подошла. И теперь женщина видит перед собой сгорбленную прожитыми годами старушку, опирающуюся на темный посошок. А я с замиранием сердца жду ответа, и секунды ожидания тяжелы, как валуны.

Заклинание откровенности уже оплело незаметной паутиной ее разум, да она ему и не сопротивляется. Видать, большая любительница рассказывать новости.

– Ох и не поверишь, баушка! Чего только не произошло! Вчера у нас ерцог был, разбойников сбывал…

Долгие пять минут, которые ей понадобились для перечисления, кто кого купил, я поджариваюсь на медленном огне. Но все мои наводящие вопросы, призванные ускорить повествование, испаряются в ее горячем желании объяснить мне все поподробнее.

– …а как обоз ушел, он пошел глянуть на тех новоселов. А там – тишина. Солнце уже всходит, наши все в полях, сама знаешь, как летом ударишь – так зимой поджаришь.

– Ну и что? – почти кричу я.

А она и рада такой рьяной слушательнице.

– А там, в старом-то навесе, цветы разные расцвели.

– Ох! – подыгрываю я, ну не томи же.

– И разные невиданные плоды висят. Видать, баба-то была непростая. Иначе с чего бы ей ерцог ванпира почти задарма отдал?

– Ну а дальше? – тороплю уже в открытую. – Новоселы-то где?

– А и нету. Все как один исчезли. И ванпира нету. Темное дело. Мужики постановили навес сжечь и яму бесовскую закопать…

Она еще рассказывает подробности, а меня уже охватило отчаяние.

Ну и куда они могли деться? Да помню я, что велела гномам в лес возвращаться, но ведь в глубине души и сама не верила, что они послушаются. Даже не столько не верила, сколько надеялась. Хотя зачем они мне нужны?

Нет, вовсе не нужны.

Но теперь я сначала их найду, удостоверюсь, что все они живы и здоровы, и тогда уж точно отправлю в лес.

Я махнула сплетнице рукой и тихонько вышла на улицу. Сейчас она захочет спать, а когда проснется, никакой странницы не вспомнит, словно и не было.

– Кто купил вампира? – прокурорским тоном спросила Нилина, едва мы вышли на улицу.

– Я.

Не собираюсь я ей врать. Девчонку и так со всех сторон запутали. Сама от себя скоро станет шарахаться.

– Зачем?

– Пожалела. Когда понятно стало, что никто другой не купит. Его бы тут же и добили. Хотя он и так чуть живой был. Мы его еле до участка дотащили. Весь избит, изрезан, крылья переломаны, только лохмоты висят, один глаз совсем заплыл… Ненавижу, когда над живыми существами так издеваются.

Рассказываю я ей эти страсти, а сама исподтишка за личиком наблюдаю. Неужели не осталось в сердечке ни капли любви к родителю? И не шевельнется в душе хотя бы жалость? На раскаяние я пока и не надеюсь.

Но она зубы стиснула, глаза сузила… зря я так старалась. Пока своими ушами от красавчика правды не услышит, ее ненависть к отцу ничем не унять.