Андрей Лазарчук - Опоздавшие к лету [сборник]

– А как вы думаете, Рене, – неожиданно для себя сказал он, – нет ли связи между Жестяным бором и тотальным отказом от наркотиков?

Рене замолчал и ошарашенно посмотрел на него.

– Связи? – переспросил он. – Какая тут может быть связь?

– Не знаю, – сказал Андрис. – Просто и то и другое – явления уникальные и очень локализованные.

– Ну, таких-то уникальных и локализованных явлений можно назвать еще много.

– Например? – Андрис наклонил голову.

– Например… например… – Рене поморгал. Потом нахмурился и посмотрел на Андриса уже как-то иначе – не так, как до сих пор.

– Не будет примеров? – поинтересовался Андрис.

– Подождите, подождите… – пробормотал Рене. – Не так сразу. Во-первых, несовпадение по времени… и потом – механизм?…

– Несовпадение – ерунда, эффект может быть кумулятивным. – Андрис чувствовал, что его понесло. – А что касается механизма – да какой угодно! Такая масса растительности – пожалуйста: изменение электрической емкости, колебания ее – проверял кто-нибудь? Изменение зарядов? Тепловое излучение, ультрафиолетовое излучение, инфразвук? Всякие летучие вещества, фитонциды, например…

– Феромоны… – прошептал Рене; глаза его стали круглыми, он смотрел на Андриса, как Вальтасар на стену. – Так он и гнал нас феромонами… мне и в голову… никому в голову…

Андрис чувствовал, как собирается кожа на спине. Он знал, что такое феромоны, – слово было сказано, и сразу стало понятно, что именно то слово…

– Что с вами? – шепотом спросил Тони.

– А? – Андрис повернулся к нему. Лицо Тони было напряженно, как у человека, который опасается неприятного розыгрыша.

– Я говорю – вы как будто змею увидали.

– Да, че, – сказал Рене, – именно змею. Знаешь, что такое феромоны? Это такие летучие вещества, которые влияют на поведение. Раньше считалось, что феромоны бывают только у насекомых…

– Ну и?…

– Оказалось, что люди ничем не хуже насекомых.

– Понятно… – протянул Тони. – Да, это многое объяснило бы…

– Этим многое и объясняется, – сказал Андрис. – Феномен толпы, например.

– Да, – сказал Тони. – Я о том же.

– Надо поговорить с ребятами, – сказал Рене.

– Есть с кем? – спросил Андрис.

– Вы хотите?

– Очень.

– Тогда дня через два-три – вот прокачаем историю с миллионами… И Марину можно будет пригласить…

– А что за Марина?

– Интересная дама. Из института Радулеску – работает там на программном муляже мозга. Умница. Недавно «круглый стол» проводили – «Экология и нравственность», – о, как она нашего Сатируса гоняла! Есть у нас такой Сатирос, большой поборник нравственности, его студентки Сатирусом прозвали. Пух и перья.

– Э-э… – Андрис нахмурился, вспоминая. – Сомерс?

– Да. Она по мужу – Сомерс. Только он от нее сбежал. Вообще он, конечно, сукин сын. Пустил слух, что она дочь мутанта.

– Так, – сказал Андрис. Все встало на места. Он вспомнил. – Вспомнил. Где я ее видел. То есть не ее.

– Так вы уже знакомы? – спросил Рене.

– О! – сказал Тони. – Более чем. Дядюшка ночью вынес ее из огня.

– Из какого огня?

– Из самого натурального. Ты еще не слышал про пожар в «Клубе одиноких генералов»?

– Так вы там были? – закричал Рене. – А чего же вы молчите? Что там было? Правда, что бомба?

– Правда, – сказал Андрис. – Граната с термитными шариками. Семь человек сгорело, в том числе и бомбист. – Всех, кто был возле лифта, просили говорить именно так. Андрис не слишком верил в действенность подобных методов, но просьбу, конечно, уважил.

– И кто же? Полосатики?

– Это кристальдовцев так зовете?

– Их самых.

– Похоже, что да. По крайней мере, они там были.

– Гады, что делают!.. Семь человек, говорите?

– Шесть – и бомбист.

– Все равно семь… Ах черт! – Рене потер лицо. – Как-то даже не верится, что у нас – такое…

– Ну почему? – сказал Андрис. – Мы – страна с давними террористическими традициями.

– Да, – сказал Рене. – Конечно. Но это всегда было где-то не у нас – на юге, на западе… У нас было спокойно… на уровне рядовой уголовщины. Бомбы не взрывали.

– Бомбы, – сказал Андрис. – Бомбы – еще не все…

Бомбы действительно были только цветочками.

…Согласно теории Хаппы – монография «Сублимация демократии», год издания тысяча девятьсот девяносто восьмой, тираж сто тридцать экземпляров, «для служебного пользования», – терроризм в нашей стране давно утратил свою начальную философию возмездия, превратившись постепенно в рядовую фазу развития любого общественного движения в условиях социальной или политической пассивности большинства населения. Посылка эта формулировалась в прологе, а дальше шла исключительно интересная глава, в которой подробно, шаг за шагом, прослеживался путь Кронта и Миксона от попыток отстоять права парламентской оппозиции до организации диверсий на железных дорогах; притом особо подчеркивалась роль парламентского большинства, серией последовательных противоречивых законов буквально заставивших оппозицию взяться за оружие; приводились слова Кронта, сказанные на суде: честный абсолютизм гораздо лучше виляющей жопой конституции, – по крайней мере, нет чувства, что тебе поминутно наставляют рога. Семь десятилетий, прошедших с тех пор и до окончания войны – период конституционной монархии, – были, по сути, периодом отработки метода. Любая партия или общественное движение, пытаясь добиться популярности в массах и завоевать если не большинство, то хотя бы значительное число мест в парламенте, натыкалась на надежную жесткую блокировку – причем в полном соответствии с законом – своей агитационно-пропагандистской деятельности; одновременно в слоях населения, поддерживающих это движение, начинались репрессии – разумеется, под иными предлогами. Рано или поздно формировалась группа наиболее активных деятелей, которые переходили к террористической деятельности – как правило, нацеленной против монарха, крупных сановников и наиболее одиозных работников репрессивных учреждений. Стереотип развития событий соблюдался с таким постоянством, что даже пацифисты, набравшие немалую силу в конце двадцатых годов, в середине тридцатых перешли к диверсиям на военных объектах; их, разумеется, тут же всех перевешали. После войны, с отречением последнего императора и провозглашением республики, ситуация изменилась незначительно: двухпартийный блок – либеральной и конституционной партий, – изо всех сил стремившийся к сохранению статус-кво, не мог препятствовать образованию новых партий, но всеми возможными методами не допускал роста их влияния – вплоть до большого террора семидесятых-восьмидесятых годов. Партийные активисты, видя, как отправляются в лагеря их соратники, брались за оружие – что давало повод властям для усиления репрессий. Кроме того, существование терроризма вызывало у населения неприятие политической деятельности вообще, поскольку иных проявлений этой деятельности население просто не знало. Активисты же, сталкиваясь с пассивностью и даже враждебностью масс, почти сразу переходили к насильственным методам, считая – и не без оснований – все прочие методы недейственными. Замыкался – и к началу девяностых годов замкнулся – порочный круг. Либерализация режима привела только к взрыву терроризма всего спектра: от ультралевого до махрово-правого. События девяносто шестого года, когда страна несколько дней находилась на грани установления военной диктатуры, – прямое следствие этого… Хаппа воздерживался пока от развернутых комментариев, переходя к анализу действий конкретных группировок. В них он насчитывал обычно четыре стадии: демонстрационных акций – ими группировка заявляла о своем существовании; как правило, это были бесцельные диверсии, совершаемые там, где их было проще всего совершить. Затем шли собственно целевые акции – характер их зависел от специфики группировки и ее политических целей; поскольку именно на этих направлениях охранные мероприятия были наиболее значительны, акции редко удавались; о достижении же каких-либо стратегических целей не могло идти и речи. Ломаясь на неудачах, группировка неизбежно распадалась на несколько частей, и между ними нередко начинались вооруженные конфликты. Иногда эта стадия растягивалась на несколько лет – так, например, правое и левое крыло «Группы О» занимались взаимоуничтожением с семьдесят второго по девяносто шестой год. Наконец, последняя стадия, исход-стадия, конкретные проявления которой были самые разнообразные и практически непредсказуемые. Чаще всего группировка незаметно для себя перестает существовать, рассасывается. Иногда – реже – от политических акций переходит к банальной уголовщине. Случается, что оставшиеся после «вендетты» террористы совершают ряд особо жестоких и бессмысленных акций – так, семеро членов недоразгромленного «Движения Девятого августа» – неомонархисты – вошли, вооруженные автоматами и гранатами, в крупнейший в столице универмаг и учинили там бойню. Что, кстати, и послужило поводом для офицерского мятежа девяносто шестого года. Наконец, были случаи, когда те или иные группировки или только их руководство – тогда рядовые боевики действуют в неведении – попадают под влияние какой-либо государственной структуры и работают в ее интересах; Хаппа не уточнял, какие именно группировки и под чье влияние попадали, но Андрис знал, что речь идет о «Белой лиге», которой покровительствовала армейская контрразведка, и «ВВВ» – группе «истребителей террористов», действовавшей в семидесятых годах против «Внутреннего фронта», «Полудня» и «Часа Ч»; в эту группу входил и молодой Хенрик Е. Хаппа…