Джозеф Дилейни - Арена 13. Кровь [litres]

Но, как только я ее увидел, моя решимость начала таять. Глаза Квин покраснели и опухли от слез; на ней были брюки и ботинки «триг», губы накрашены как обычно, но она куталась в одеяло, и я заметил, что она дрожит с головы до ног.

С чего бы это? Я заподозрил какой-то трюк – уловку, чтобы добиться от меня того, что ей нужно, – но тут у нее из глаз потекли слезы. Нет, она не притворялась.

– Лейф, ты должен мне помочь, – произнесла Квин. – Ты единственный, кто может это сделать!

– Что случилось? – спросил я, заранее боясь ответа. Я понял: стряслось что-то по-настоящему скверное.

– Джон… Его забрали кисточки. Скоро будет слишком поздно, еще до рассвета его отведут к Хобу.

Я попытался уложить услышанное в голове. Как такое вообще возможно?!

– Не понимаю. Как Джон связался с кисточками? Они что, пришли в город?

Я вспомнил, как кисточки вприпрыжку бежали по поросшему травой склону, чтобы утащить тело погибшей девушки. Значит, после заката они явились в Общину? Но почему они забрали Джона?

– Он сам отправился к ним и бросил вызов, – объяснила Квин. – Это связано с крупным пари – на кону стояло много, много денег. Если бы Джон победил, он стал бы обеспеченным человеком, смог бы купить любого приглянувшегося лака. Но он проиграл чемпиону кисточек. Даже в этом случае ему ничего не должно было грозить, потому что в пари участвовали и некоторые игроки из города… Но теперь они отказываются платить, – значит, в уплату должна пойти жизнь Джона и кисточки заберут его к Хобу.

Я не понимал, чего от меня хочет Квин. Похоже, о случившемся следовало сообщить дирекции Колеса или еще кому-нибудь из властей. Кисточки были не лучше грабителей, а эта история даже хуже той, что произошла возле озера. Неужели такое сойдет им с рук?!

– Ты рассказала отцу? – спросил я Квин.

Он покачала головой, слезы заструились по ее лицу.

– Расскажи. Он наверняка сможет что-нибудь предпринять…

– Ничего он не сможет сделать, и никто не сможет. Кисточки – слуги Хоба, и люди боятся вмешиваться в его дела. Если я расскажу отцу, он не позволит нам даже попытаться помочь Джону. А помочь ему может только одно…

Квин запнулась, и я нетерпеливо спросил:

– И что я могу поделать? У меня есть только те деньги, которые дал твой отец.

– Кто-то другой должен сразиться с чемпионом кисточек. Это отчасти похоже на палочный бой, только здесь дерутся на мечах. Вот почему помочь можешь только ты – ты еще не давал клятву и у тебя хватит проворства, чтобы победить.

– Ты хочешь, чтобы я дрался? – спросил я, едва веря своим ушам.

Квин кивнула.

– А если я проиграю?

– Не беспокойся, я уже договорилась об условиях… Только схватка обязательно должна состояться этой ночью. Если ты выиграешь, Джона освободят, а если проиграешь, расплачиваться придется мне, а не тебе.

Мне показалось, я ослышался:

– Это же глупо! Если с тобой что-нибудь случится, меня не просто вышибут – твой отец меня убьет!

– Уже случилось, Лейф. Я заключила сделку. Если я не вернусь вместе с тобой, я все равно погибну…

О чем она? Во что меня пытаются втянуть?!

Квин сняла с плеч одеяло и бросила на кровать. На ней была короткая куртка без рукавов, и я увидел на ее левом плече длинный свежий порез. Рана, хоть и неглубокая, выглядела опухшей и воспаленной, с желтовато-зелеными краями.

– Чемпион кисточек бьется отравленными клинками, которые окунают в яд грибов скейп. От него есть противоядие, но мне его дадут, только если я немедленно вернусь. Без противоядия я умру до наступления утра.

У меня перехватило горло при одной мысли о том, что будет с Квин. Я-то думал, меня ничем не проймешь, но вид ее раны доказал обратное. Я словно онемел.

Но потом волна холодной ярости окатила меня с головы до ног. Никто не причинит Квин вред, пока я рядом! Я не могу просто взять и уйти, что бы мне ни грозило.

– Конечно, пришлось подсластить пари деньгами, – продолжала Квин.

На ее поясе висел небольшой холщовый мешочек – раньше его скрывало одеяло.

– Золото моего отца, – похлопав по мешочку, пояснила она. – Если мы вернемся до рассвета, отец даже не узнает, что оно пропадало. Ну что, ты мне поможешь?

В поисках выхода мои мысли метались туда-сюда. Конечно, ради Квин я бы сразился, – но вдруг есть другое решение проблемы?

– А ты не можешь просто попросить отца оплатить первое пари? Наверняка он предпочтет заплатить, лишь бы не подвергать дочь опасности…

– Отец богат, но даже у него нет таких денег. Те, кто отказались платить, – большие игроки, банкиры игорных домов. Предполагалось, что они заплатят вскладчину, если Джон проиграет, но они не станут этого делать. Тут замешана борьба между Хобом и некоторыми богачами из города: не все они пляшут под дудку Хоба, и на сей раз они не готовы покрыть проигрыш. То, ради чего сражался Джон – ничто в сравнении с тем, что выиграли бы они в случае его победы.

Я принялся расхаживать взад-вперед рядом с кроватью, пытаясь найти выход.

– Ты можешь победить, Лейф, поверь, – продолжала убеждать Квин. – Ты быстрее чемпиона кисточек, и я знаю – ты справишься!

– А как же Джон? Он проиграл, – значит, и я могу проиграть.

– Он был не в лучшей форме. Понимаешь, все дело в клятве: он поклялся не пускать в ход мечи за пределами арены и чувствовал вину из-за того, что нарушил слово. Его победили еще до начала боя, потому что мысленно он уже проиграл. Мы с ним спорили об этом много дней…

– Спорили? То есть ты хотела, чтобы он бился, а он не хотел?

Квин покачала головой:

– Нет, конечно, нет! Наоборот. Я была против того, чтобы он вообще впутывался в это дело. А узнав, как ему тошно из-за нарушенной клятвы, я сделала все, что могла, чтобы уговорить его отменить состязание, но он не слушал. Он никогда не слушает ни единого моего слова, вот почему мы вечно спорим. Но он не заслужил смерти из-за своей ошибки. Никто не заслуживает того, чтобы быть отданным Хобу. Поэтому, Лейф, пожалуйста, помоги ему!

Я нахмурился, но все-таки решился:

– Я буду драться.

Или драться – или наблюдать, как Квин умрет.

Мы миновали северное предместье города и, оставив позади последние дома, начали подниматься по грунтовой дороге, ведущей в лагерь кисточек.

Сквозь прореху в облаках светил полумесяц, и я едва различал в его слабом серебристом свете шпили цитадели Хоба, поднимающиеся над выступом холма. Я оглянулся на крыши Джиндина, на дома, где жили обычные семьи…

А потом впереди показалось печальное, обветшавшее здание с разбитыми окнами, с приоткрытой дверью, висящей под сумасшедшим углом. Некто в одежде с капюшоном шагнул в полосу лунного света, поманил нас, и мы сошли с тропы. Кочки поросли жесткой травой, и я то и дело о них спотыкался. Один раз я ударился пальцем ноги о камень и, зашипев от боли, услышал за спиной смех.