Мария Британ - Бояться нужно молча

Скажи его имя, Альба. А потом скажи, кто его убил.

Мерно пищат приборы. К индикатору прикреплен провод. Одеяло прижимает меня к кровати, прессует, как груду хлама. Мгла борется с робкими лучами, тени расплываются по полу кровавыми лужицами.

Я срываю с себя датчики. Приборы звякают и гаснут.

На ключицы давит маленький шарик. Талисман. Дом Эллы.

Мысли, дремавшие в пыли, кто-то полирует. Чистит, ставит на видные места и сбегает, обронив на прощание: «Любуйся».

Я жалею, что отключилась от приборов. В тишине слишком громко звучат воспоминания. Но это лучше, чем щелканье. Теперь звук клавиш будет убивать меня. Снова. Снова. И кто знает, на какой раз я не воскресну.

Я опираюсь на тумбочку и поднимаюсь. Касаюсь ступнями пола. Комната пляшет перед глазами.

Я спала вечность. Или и того больше. Тело ноет и, словно неразношенная обувь, тянется, трескается, натирает. Мне, наверное, стукнуло триста.

Проскальзываю в коридор. Над окном мерцает табличка: «Отделение Последних». Здесь пусто и пахнет спиртом.

Странно, но сегодня жарко. Я иду на лестничную площадку – там прохладнее. Хлопковая пижама пропитана потом. Еще немного – и я превращусь в курагу.

Лифт не работает. Не снуют Утешители. Не шумят больные.

Третий блок переварил всех.

В ушах по-прежнему щелкает клавиатура. И едкое «я сдала экзамен». Альба сошла с ума. Она устала бороться с демонами. Да и с собой – тоже. А я… я научилась ненавидеть кого-то, кроме себя.

Я провожу ладонью по железным перилам. Как ни странно, гематомы почти не болят. Как ни странно, я до сих пор существую. И чересчур хорошо соображаю, чтобы радоваться бодрости. Во сне кошмары обо мне забыли. А наяву – вспомнили.

Снимаю с шеи кулон. Ты здесь, дорогая? Твой код без брака?

По щеке течет слеза. Я всхлипываю и вытираю ее рукавом. Элла всегда будет рядом. Я подарила ей бессмертие. Интересно, она… рада? Рада, конечно, рада. Ей повезло.

А Нику – нет.

Он обещал ужин и чай. Хохотать – весь вечер. Быть вместе. Быть командой. А потом взял и отпустил.

Он не успел. За него успела Альба.

Раздаются шаги. Тихие. Спокойные. В нос бьет сигаретный дым. Я до боли выпрямляю спину, но не поворачиваюсь.

– Я долго спала?

– Сутки.

Утренние лучи сочатся через жалюзи и пробуют на вкус стены, лестницу, нас. Им горько, я точно знаю. Им очень горько.

– Чем все закончилось?

Рене опирается на перила. Я заставляю себя посмотреть на нее. Она пришла меня утешать, но лучше бы вколола какую-нибудь дрянь.

– Некоторых удалось записать. – Она закусывает губу. – Мы позвонили Ларсу. Он согласился проверить, чьи души целы, а чьи – нет. Потом… будем искать тела. Оболочек без душ не так уж и много…

– Некоторых? – перебиваю я.

Молчание.

В глазах двоится. Сущности заплатили за мое «нечаянно». Альба отомстила мне. Теперь она может по праву носить белую форму. По праву обнулять. И только жить – без права.

– Как ее накажут? – Я не называю имени – боюсь подавиться.

– Наверное, учет. Вам всем. – Рене затягивается и передергивает плечами. – А вот Оскару… Здесь сложнее.

– Она заслуживает более жестокого обращения.

– А ты?

Я вдыхаю сигаретный дым.

– То, чего заслуживаю я, погребено в старом мире.

– Ты несправедлива к себе.

«Перестань жить прошлым», – просил Ник. Но как перестать, если кроме прошлого у меня ничего нет?

– Есть и хорошие новости. – Рене стискивает перила. – Два человека уцелели. Две сущности. У нас получилось их излечить.

– Кто? – цепенею я.

– Марк и Вилли.

Вилли. Я рада за Эмили. Она всегда верила, в отличие от меня.

– Почему им… повезло?

– Твои родители работают над этим.

– Подождите, – моргаю я. – База данных Марка на сервере преступников. Его мы не удаляли.

– За хулиганство истории болезней не переносят, а недавний инцидент… Мы не успели. Как выяснилось, не зря. Будет кого обследовать. – Утешительница бросает сигарету в пепельницу, прикрученную к перилам. – Насчет вас, Последних… Ваши базы данных хранились на том же сервере. Но вы не сущности, вы сильнее. Поэтому выжили. У тебя появился шанс вылечиться, Шейра. Принимай карму, не нервничай. Для больных планемией форматирование пошло на пользу.

– Вы соображаете, что говорите? Не нервничать?

– Для начала вовремя пополняй запас, – выдыхает Рене. – Я не буду утешать. Если… если тебе сложно – держи. – Она протягивает мне флешку. – Это вирус, стирающий память. Иногда без прошлого легче быть смелой.

– Но оно ведь никуда не денется, верно? – вскидываю я брови. – Мне бы машину времени или что-то вроде того.

– Возьми, Шейра. Решишь выкинуть в реку – пожалуйста.

– Спасибо. – Помедлив, я прячу подарок в карман.

– И прости за… Ну, ты понимаешь. Они подозревали вас, но не успели докопаться до истины.

– Жаль.

Рене кивает и, не поднимая глаз, скрывается за дверью отделения. Я остаюсь на лестнице – думать о том, кто учил меня прощать, и о том, какой плохой ученицей я была.

Второй блок, палата, шаги в коридоре – все идет рябью, словно река, потревоженная камешком. В город нас увезли утром, когда мы попрощались с умершими. Их заносили в кабины, а мы наблюдали.

Ника и Эллу пронесли в метре от меня. Они были рядом, но уже не мои. И вроде бы я говорила с ними недавно, но – прошла вечность.

Я не плакала, нет. И не помню, чувствовала ли что-нибудь. Я просто была. Просто стояла. Просто смотрела, и, когда сказали, прижала ладонь к груди.

Кто-то завизжал. У кого-то началась истерика. Кто-то потерял сознание. Мы скорбели. Каждый – по-своему.

А я была. И ничего больше.

После всего нас, больных планемией, отправили первым поездом в город. Во второй блок. Мы отдалились от грани и упали в лапы мохнатого монстра по имени Нормальная жизнь. Он баюкал нас, клялся, что нам понравятся его заточенные когти, а мне хотелось обратно. К грани.

Ольви положили в другое отделение – на обследования. Альбу – в мое. К счастью, мы были в разных палатах.

У меня нет соседей. Это тоже к счастью.

Я почти не включала планшет: все заголовки в Сети кричали о произошедшем. Кир звонил не переставая. Конечно, он бы примчался, но я попросила Утешителей не пускать его.

Мне тяжело возвращаться в ту ночь. Я объясню ему. Обязательно.

Но – позже.

И вот я вновь в белой форме. За окном клубятся сумерки. Лампочка на потолке следит за мной, не моргая. Кровать обнимает меня одеялом и подушками. Я наклоняюсь за тапками, но нащупываю лишь шершавый кафель.

Палаты не разрешают жертвам отлучаться. Они не любят одиночество.

Кто-то стучится. Не дождавшись ответа, входят родители.

Должно быть, мы не виделись сто лет. Они сливаются с серыми стенами. Руки – в морщинах. Их будто скомкали и разорвали, как визитки с телефоном стоматолога, а потом, когда разболелся зуб, торопливо склеили. Перемотали скотчем, но некоторые кусочки так и не нашли.