Галина Гончарова - Голос рода [litres]

А так хотелось просто жить.

Выйти на улицу в новом платье, почувствовать на себе восхищенные мужские взгляды… черт возьми!

А хочется побыть в миру, попировать на пиру. Затеять с душкой-мушкетером любовную игру… [31] Ю. Ряшенцев. Песня кармелиток из к/ф «Три мушкетера» . (Прим. авт.)

Ладно. С любовной игрой перебор, но все остальное-то можно?

И хочется!

Алаис непроизвольным жестом опустила ладонь на живот.

Там растет ее ребенок.

Так странно, так необычно. В той жизни она уже смирилась, что детей у нее не будет. В этой жизни… она все равно не представляет, что делать с детьми, но не убивать же малыша? Можно вытравить плод, Алаис об этом знает, но ребенок-то не виноват в том, что у него папа – сволочь! И любить его Алаис будет за двоих. Уже любит.

Договорились, что за платьями Алаис придет через пять дней. Сама, лично.

Она оставила задаток и отправилась дальше. По дороге купила пирожок с рыбой, слопала в одну секунду, облизала пальцы – и купила еще три штуки. Вкуснотища…

Надо уезжать с Маритани. Иначе при такой кормежке она после родов втрое увеличится!

Пойти в порт?

Присмотреть себе корабль, договориться об отъезде дней через пять-шесть, как раз платья заберет? Можно…

И Алаис повернула к порту.

Не дошла.

Видимо, где-то она сбилась или неправильно поняла объяснения, потому что угодила на рабский рынок. И замерла в ужасе.

Одно дело – читать или смотреть кино. Другое…

Когда видишь это своими глазами – становится страшно и жутко. И кричать хочется.

Люди же!

Люди!!! Да что ж вы друг с другом делаете?!

Когда-то Таня с ужасом читала о невольничьих кораблях. В трюме устанавливались решетки, и люди ложились на них, как ложки в коробке. Два метра в длину, полметра в ширину и полметра в высоту. Ни повернуться, ни шевельнуться, ни-че-го! Все дела под себя, на голову ниже лежащему. Затхлый воздух, плохая вода и еда… часто довозили живых вперемежку с мертвыми. А воняли корабли работорговцев так, что их отличали за километр.

О невольничьих рынках читать тоже доводилось. Но видеть вживую… это было намного страшнее.

Небольшая круглая площадь была уставлена помостами в несколько рядов. Между помостами ходили люди. Приглядывались к товару.

И на помостах стояли люди.

Товар.

Мужчины и женщины, в одних набедренных повязках, молодые и средних лет. Хорошо хоть детей не было, иначе Алаис не справилась бы с удушливой волной гнева, которая ее захлестнула. А так – накатило и схлынуло, оставив по себе память в виде жестокой изжоги.

Люди.

Все в кожаных ошейниках-полосках, все прикованы цепями, у каждого на шее табличка.

Алаис пригляделась.

Ближе всего к ней оказалась девушка лет семнадцати.

«Девственна. Умеет готовить, ходить за скотиной. Хорошо шьет».

Мужчина рядом с ней…

«Сильный. Хороший пастух и конюх. Покорный».

«Ученый и лекарь. Ест мало».

«Винодел. Плохо видит».

Хотелось рухнуть на колени и взвыть в голос.

Люди же…

И вот эти выражения лиц, глаза… боги! Глаза!

У тех, кто стоит на помостах, – покорное, у тех, кто ходит внизу, – жадное, приценивающееся.

Вот какая-то тетка с лицом бордель-маман щупает девушку на помосте, хватает за грудь, за живот, требует показать зубы.

Рядом мужчина средних лет приценивается к молодому парню, но уже иначе. Рассматривает мышцы, требует поднять что-нибудь тяжелое…

– Прикажи ей повернуться, я осмотрю задницу. У меня клиенты любят по-разному…

– Гляди, каков гигант! Долго прослужит!

Алаис шагнула назад – и резко согнулась вдвое.

Комок все-таки не удержался внутри. Ее рвало долго и мучительно. По счастью, рядом с работорговческой площадью домов не ставили, а угол склада послужил неплохим прикрытием.

Наконец Алаис сплюнула на землю остатки желчи и сделала пару шагов вперед.

Надо бы найти хоть кого и спросить дорогу. Но… даже дотронуться до продавцов или покупателей она не могла. Было так мерзко, что она боялась не сдержаться.

Токсикоз?

Или простое человеческое отвращение?

– Да пошла ты в … и … старая … по … к …!!!

Звонкий мальчишеский голос так изобретательно ругался, что Алаис невольно встрепенулась. Сделала шаг вперед, второй, третий…

На помосте стоял мальчишка лет пятнадцати.

Тощий, весь в синяках и ссадинах, серые глаза горят злым огнем из-под русой челки, ребра видно на просвет, но…

Никто из рабов не решался спорить с судьбой.

Они уже сломлены. Уже забиты. Уже превращены в домашнюю скотину.

А вот мальчишка считает, что лучше умереть. И кажется, этот момент близко.

Одного взгляда Алаис хватило с лихвой. И на мальчишку, и на стоящую перед ним толстую тетку с водянисто-голубыми, блеклыми какими-то глазами, и на надсмотрщика, который занес кнут…

– Стойте!

Голос она натренировала. По крайней мере, на нее обернулись. И продавец, и тетка в жутковатом красном платье с черными кружевами, которое смотрелось на ней как комбинация на хрюшке, и надсмотр-щик, и даже сам мальчишка.

Алаис выпрямилась. Черт возьми, в этом мире она – герцогиня Карнавон! И если назовет свой титул, эти твари обязаны будут склониться перед ней.

Но называть ничего нельзя. А значит…

– Сколько ты хочешь за этого щенка?

И надменности в голосе побольше, побольше…

– А тебе что, парень?

– Раз спрашиваю – значит, есть и дело, и деньги, – лениво пояснила Алаис, удостоившись еще одного потока ругательств от паренька. Смерила мальчишку насмешливым взглядом и пожала плечами. – Вряд ли ты его еще кому продашь.

– Ну почему же. В моем деле он точно пригодится, – усмехнулась тетка. – Есть у меня любители зады повторять.

Алаис даже не удостоила ту взглядом.

– Так сколько стоит паренек?

– Пятьдесят золотых, господин, – недолго думая, обнаглел продавец. – Вы не смотрите, что тощий. Зато сильный, выносливый…

– Ага. И чтобы проявить эту выносливость, требуется забить его до полусмерти? – ехидно уточнила Алаис.

– Найдутся любители, – прищурилась тетка.

Таких Алаис тоже просчитывала в минуту. Начни она сейчас торговаться, спорить, ругаться – и парню не поможет, и свои капиталы засветит, и…

– Пятьдесят монет? Ну, за торговца я бы столько еще заплатил… по весу. А за мальчишку – нет. Берите его, уважаемая.

Тетка разинула рот. Торговец поперхнулся, мальчишка, наоборот, рот закрыл и уставился на Алаис с нехорошим прищуром.

– Ты…!

– Вот. Еще и ругается постоянно. Изобретательно, конечно, а все ж надоедает. Вам как, любезнейшая, соловьи для клиентов сгодятся?

Алаис была сама вежливость. Но бордельного вида тетка поморщилась и сплюнула.

– За десять монет отдашь?

Торговец замялся.

– Сорок? Только для вас.