Галина Гончарова - Голос рода [litres]

Алаис молча поклонилась.

– Тогда благодарен буду. А что за корабль?

– Бригантина «Русалка». Найдешь в порту? Мы стоим у пятого причала.

– Найду. А отплытие когда?

– Послезавтра в обед будешь на борту, а с ночным приливом и отплывем. Отдельную каюту не предоставим, поживешь с Тином. Устроит?

– Мне что? Было бы куда ее пристроить, – Алаис любовно провела рукой по гароле.

– Пристроишь.

Алаис улыбнулась, впервые за вечер.

– Послезавтра. В обед. «Русалка». Благодарствую. Непременно буду.

Тени отвесили по поклону и медленно растворились в темноте.

Великая сила искусства?

Алаис подозревала, что до «Варяга» ее на борт брать никто не собирался. Но что-то такое оказалось в этой песне, что затронуло души маританцев. Да, не зря она когда-то ходила в музыкальную школу, в хор, не зря училась…

Великая вещь – образование! С ним нигде не пропадешь, хоть в своем мире, хоть в чужом.

И Алаис отправилась в таверну. Надо было придумать, куда упрятать деньги, продумать костюмы, чтобы не разоблачили ненароком, мало ли – дождь, или искупаться придется, или еще чего… вот надо, чтобы грудь наружу не вывалилась. Еще, что ли, шмоток у старьевщика прикупить?

Завтра займемся.

Если надо слишком много всего сделать – лучше выспаться. А уж на свежую голову…

Завтра она придумает, как себя обезопасить, завтра она сходит в лавку к старьевщику, даст последний концерт, а послезавтра уйдет по-английски, как последняя свинья, даже не попрощавшись. Ибо своя шкурка ближе к телу.

Лишь бы не прибили, не продали в рабство и не попользовали всем кораблем. Алаис точно знала, что моряки и сифилис раньше отлично уживались друг с другом. Порты ведь, бордели, а полезных резинотехнических изделий тут еще не изобрели. Страшновато…

С другой стороны…

Выбирая между супругом и сифилисом, Алаис четко выбирала сифилис. Там еще есть шанс выжить.

Эх, продержаться бы еще чуток…

В последнее время Луис все чаще соглашался с отцом. Вот смотрел на людей – и соглашался.

Стадо же!

Баранье безмозглое стадо! Им сказали, а они и рады блеять! И на бойню сами пойдут, и куда скажешь… Как есть бараны! Это ж надо…

Эттан с предстоящим Туараном зря времени не теряли. Составили список из двадцати семей и принялась за работу. А именно…

Вызывался к Эттану глава семьи, и Преотец принимался «ласково» его расспрашивать.

О том о сем… Веруешь ли ты в Ардена, чадо, не молишься ли Ириону, как относишься к власти…

Расспрашивать Эттан умел. Из его кабинета даже аристократы выходили с подгибающимися коленками. Тут-то, на выходе, их и прихватывал предстоящий Туаран. Подхватывал под локоток и шептал, что, мол, на вас, господин хороший, донос поступил.

Знаете?

Ну… теперь точно знаете. Написал вот злой человек, что вы Ириону молитесь, козлов в жертву приносите и Тавальен сжечь собираетесь.

Нет?

А так убедительно написано… Вот Преотец и приказал вас вызвать… вы точно не того? Нет? Вот и ладненько. Идите уж и не грешите.

Кто написал? А кто ж его знает, анонима проклятого… но вы поосторожнее, говорят же, что дыма без огня не бывает…

Люди благодарили предстоящего в меру сил и фантазии и уходили. А через два-три дня…

Да, их вновь вызывали. Но уже к предстоящему Туа-рану. И тот скромно намекал, что получил еще один донос. Что делать-то будем?

Делалось во всех случаях одно и то же. А именно – донос выкупался у предстоящего за очень хорошие деньги. Где-то четверть состояния должника.

Если тот хотел откупиться добровольно, конечно. А если нет…

От всего состояния Эттан тоже не отказывался. Двое «подозреваемых» сгинули в застенках Ламертины, и Луис точно знал, что гнить им там до скончания века. А их имущество было конфисковано в казну. Эттан разве что чуток женам и детям оставил, чтобы из Тавальена убрались куда подальше. И то не из благородства.

Просто милосердным быть выгоднее. Отбери у человека все, а потом верни ему крошку, так он тебя еще и благодарить будет. Так уж это баранье стадо устроено.

И пока схема работала идеально.

И ведь никто – НИКТО! – не поделился с соседом подробностями вызова к Преотцу. Никто не подумал, что четверть – это сейчас, пока у Эттана еще ни зубы, ни аппетиты не отросли, потом только хуже будет. И никто… Никто не сообразил хватать все в охапку и бежать!

Вот Луис точно знал, что сбежал бы. Ведь ясно – если власть тебе улыбнулась, надо рвать когти. Потому что это не улыбка, это оскал.

Луис бы бежал так, что пятки дымились, но люди даже не пытались. С бараньей улыбкой они шли на бойню.

Некому было объяснить младшему Даверту, что люди просто доверяли Эттану. Он же Преотец! Глава храмовников, лицо по определению непогрешимое и бескорыстное. Разве может Эттан предавать, подличать, обманывать, сажать в тюрьму заведомо невинов-ных людей, шантажировать и даже убивать?

«Конечно, нет», – сказала бы паства.

«Почему нет?» – удивились бы храмовники.

«Еще как может», – сказали бы братья Даверт. Главное для отца – выгода, а уж как он ее получит и сколько смертей будет на его дороге… Наплевать ему!

Пусть хоть вся паства передохнет, на ее место новая найдется! Лишь бы он без денег не остался.

Луис весьма трезво смотрел на отца, но иногда ему казалось, что падает в яму со смолой. Черную, бездонную… и выбраться оттуда не сможет.

Никогда…

Схожие чувства испытывала и Вальера.

Род Тессани был древним, а это означало многое. В том числе и обучение. Пусть в кармане лишнего медяка нет, ребенка все равно выучат. Учителей нанять не смогут, так мать будет заниматься с дочерью, а отец с сыном. С Вальерой же занимались равно и мать, и отец. И учили многому, не только ядам.

Учили разбираться в людях, определять, что и от кого можно ожидать, просчитывать последствия поступков, причем не только своих, но и чужих…

Вальере было страшно.

Пока Эттан двигался к своей цели – стать Преотцом, он был спокоен, осторожен и расчетлив, словно охотящийся кот. Нет никого аккуратнее этого животного.

Травинка лишняя не шевельнется, тень не двинется.

Одно движение, один бросок – и в когтях бьется добыча, наполняя кошачью душу радостью победы.

Эттан, конечно, не кот, но к своей цели двигался именно так, по-кошачьи. Беды начались, когда он до нее дошел. Стал Преотцом и решил, что выше только Арден. Только вот, с презрением глядя вниз, не забывайте, что на самом глубоком дне самого глубокого моря спит Ирион.

Ниже некуда, но и опаснее тоже некуда.

Тьер Даверт перестал соотносить реальность и свои желания. Вальера это кожей чувствовала.

Эттан пока еще не зарвался, но со временем, рано или поздно, так или иначе…