Владимир Лещенко - Тьма внешняя

– Но как такое могло вообще произойти, Наставник?

– Ну, то, что она с легкостью проникла в модули, в принципе можно понять, ведь их структура, в общем, подобна ментальной составляющей. Но каналы? Это действительно считалось невозможным, в соответствии со всеми теориями межфазового перехода, постулировавшими монополярность каналов. Так что не казнись – тебе не в чем обвинять себя. – Ты помнишь, Таргиз, – после паузы продолжил Зоргорн, – помнишь, я говорил тебе, что ее способности сродни характерным для магических миров; кому, как не мне, знать это: я сам происхожу из такого. Видимо, это и сыграло основную роль – ведь там иногда встречается такое, что невозможно объяснить даже с учетом всех свойств этих континуумов…Да, я вот только сейчас подумал: именно такие способности должны были быть у Самого Первого…

…Воистину, мир сходил с ума.

Но судьба вновь и вновь, всякий раз, когда казалось – вот перейден предел всех возможных несчастий и хуже уже не будет, опрокидывала эту призрачную надежду, замешанную на слезах и отчаянии.

Вместе с иноземными завоевателями в Европу пришел еще один беспощадный и на этот раз действительно не знающий поражения враг. Чума. И опять, как это было уже нераз, предшествующие бедствия показались не такими уж и страшными перед этой гостьей, напомнившей о себе после почти восьми веков. Первые ее случаи были замечены еще в декабре в Италии и на Сицилии, затем сообщения о заразе стали поступать из Восточного Рима.

Но уже менее чем через пять месяцев она охватила почти всю Европу – от Лиссабона до Кенигсберга. Говорили, что она зародилась в неведомом Китае, где истребила почти всех людей, а по пути в Европу выкосила треть населения нехристианских земель.

Человек начинал испытывать слабость и озноб, на теле возникали черные опухоли или кровавые язвы. Больных терзало удушье, судороги и сильные боли, как от рук невидимых палачей, и через три-четыре дня жертва испускала дух. Часто людей начинал терзать мучительный, выжигающий легкие кашель, от которого они умирали за один день.

Выживал, может быть, один из сотни заболевших. Как лесной пожар, чума перебрасывалась из страны в страну, из города в город. Зараза истребляла всех без разбора – сильных и слабых, мужчин и женщин, детей и старцев. Она равно поражала опустошенные войной страны и те, которые до сих пор избегли обрушившихся на землю несчастий. Черная смерть одинаково косила и обитателей многолюдных городов Тосканы и Прованса, и редких уцелевших где-нибудь в нормандском или саксонском захолустье.

Умирали крестьяне, застигнутые болезнью прямо за плугом, ремесленники в мастерских, монахи за молитвой и солдаты, готовящиеся к битве. Умирали дети, цепляясь за коченеющий труп матери.

Франция, Италия, Каталония, Германия – все покорилось чуме. Перед этим врагом оказалась бессильна даже сама Светлая Дева: ее люди гибли точно так же, как и все прочие. Все попытки лечить больных кончались лишь тем, что зараза поражала и самих врачей. Чуму не могли остановить ни стены замков, городов и монастырей, за которыми иные тщетно надеялись найти спасение, ни море – чума проникала и на острова, истребляя их жителей до последнего человека, как это случилось на Гебридах.

Не помогали и кордоны, спешно выставленные на границах кое кем из сохранивших еще власть государей.

Уничтожали кошек, свиней, собак, объявив их нечистыми животными, разносящими заразу. Жгли серу, ароматические травы и можжевельник. Пытались отогнать поветрие жгучим дымом драгоценных пряностей. Совершали молебны, давали обеты, изгоняли демонов… Но все было тщетно. Любые ухищрения оказывались бесполезными.

Оставалось одно спасение – бежать, и толпы людей, бросив все, бежали, куда глаза глядят, еще сильнее распространяя болезнь. По волнам носились корабли с мертвыми командами и пассажирами, пытавшимися найти спасение в еще не затронутых болезнью краях. Во многих поселениях перед беглецами запирали ворота или встречали стрелами и картечью. Иногда беглецы брали города в настоящую осаду в стремлении найти убежище штурмовали городские стены, заполняя рвы своими телами.

…Случалось, болезнь поражала людей внезапно, прямо на улице или за работой, и несчастный, лишь час-другой назад чувствовавший себя вполне здоровым, падал на землю.

Улицы и площади иных городов были усеяны трупами, и некоторые, впав в отчаяние, заранее сами рыли себе могилы и проводили подле них дни и ночи, в ожидании конца, пока на их глазах бродячие собаки обгладывали тела их близких. Ужасы войны и чумы, ощущение неизбежной всеобщей смерти лишали здравого рассудка и мужества даже самых сильных и твердых. Люди целыми толпами бродили по улицам, стеная и заламывая руки. Иногда, обнаружив у себя первые признаки болезни, несчастные совершали самоубийства, а кое-кто не дожидался и этого. В некоторых местностях жители, уверовавши в то, что чума не окончится, пока не уничтожит всех людей до единого, в погребальных саванах ложились в могильные ямы и с пением молитв сами засыпали себя землей. Иные же – несомненно, по наущению Дьявола – почувствовав заразу в себе, старались как можно дольше не подавать вида и передать болезнь как можно большему числу ближних.

Говорили об околдованном хлебе и зараженных колодцах. Одновременно истребляли евреев и прокаженных – их объявили отравителями и разносчиками заразы. Жгли колдунов и ведьм безо всякого суда и разбирательства. Какой-нибудь безумец мог указать на любого, и несчастного тут же тащили на костер, сложенный десятками добровольных помощников. Подобно кроликам, расплодились продавцы разных чудодейственных амулетов и шарлатаны, предлагающие якобы спасающие от чумы снадобья. И люди отдавали обманщикам последние деньги в слепой надежде спастись.

Страх перед Божьей карой уже не мог сдержать никого, а светская власть в охваченных мором землях исчезала очень быстро. Преступники безнаказанно грабили опустевшие дома, а иные под покровом ночи рылись на кладбищах, снимая с мертвых тел украшения и дорогие одежды. Поймав, таких злодеев с перебитыми руками и ногами швыряли в кощунственно раскопанную им могилу. Впрочем, Господь достойно карал сих нечестивцев: они умирали одними из первых.

В других ощущение близкого конца порождало неслыханную жажду наслаждений. Насилие, кровосмешение и самый гнусный и скотский разврат стали обычным делом. Пьяницы устраивали пиршества в разоренных винных погребах, хозяева которых махнули рукой на свое добро. Даже самые порядочные прежде женщины и монахини предавались безудержному распутству. Во многих итальянских городах устраивались пышные карнавалы и маскарады, во время которых люди пытались забыться под музыку, пение и пляски. Стоны умирающих сливались с пьяным смехом и веселыми песнями.