Владимир Лещенко - Тьма внешняя

«Так много зла и грехов творится ныне, что – видимое дело, близится конец света» – говорили они.

Впрочем, как он может осуждать кого бы то ни было, если и сам часто почти готов был в это поверить?

Напрягая весь свой ум, кардинал уже, наверное, в тысячный раз обдумывая известное ему, стараясь не упустить ни единой мелочи, подобно тому, как мастер складывает из кусочков цветной смальты затейливую мозаику, пытался найти хоть какой-то ответ, понять, что происходит? Пытался… и не мог.

…Он пододвинул к себе разбухшую сумку с бумагами. Здесь у него было собрано все то, в общем немногое, что было известно о той, которую звали Светлой Девой, Дьяволицей, Владычицей, Великой Блудницей Вавилонской, а часто просто – «Она». Уже не впервые обращался он к этим записям, всякий раз мучительно размышляя над тем, что творится вокруг.

Никому не было с точностью ведомо, кто она такая и кем была до того, как стала во главе безумных толп, готовых разрушить мир, в какой стране, деревне, или городе увидела свет. Больше всего было здесь записей слышанного от якобы заслуживающих доверия людей или просто все тех же слухов.

В ней поочередно узнавали то беглую монахиню из Геттингена, приговоренную за распутство к вечному заточению, то дочь герцога Вестфальского, бесследно исчезнувшую десять лет назад, то гречанку из Пирея, то еврейку из Константинополя, то мавританскую рабыню – любовницу венецианского корсара, то вдову ирландского купца, обезглавленного за перепродажу краденой церковной утвари…

На глаза ему попалась запись рассказа одной пророчицы из английского захолустья, что Светлая Дева – дочь самого Сатаны и повешенной за детоубийство женщины, которую он воскресил своей силой и которая вновь умерла в минуту появления дочери на свет, после чего стая демонов уволокла ее душу в Ад.

Кардинал поспешил отложить в сторону эти листы, где, как он был уверен нет и крупицы правды. Гораздо больше его сейчас интересовали сведения о том, что она делала и как себя вела во время последних полутора лет, с тех пор, как ее имя стало известным.

Именно они могли дать ответ на хотя бы некоторые из мучивших его вопросов и, быть может, подсказали бы как противостоять злу. Перед ним легла стопа бумаг, где описывалась ее обыденная жизнь, привычки, поступки.

Перед людьми она всегда появлялась в одном и том же простом белом платье, и с непокрытой головой, с распущенными по плечам золотисто-рыжими волосами. Она не носила никаких драгоценностей, даже, в свое время, отказалась принять корону, преподнесенную ей в дар страсбургскими ювелирами. Так же ни разу не одевала эта повелительница величайших армий доспехи и не брала в руки никакого оружия. Она могла не спать помногу дней, а обычно ей хватало одного-двух часов сна в сутки. Вообще, она отличалась исключительной выносливостью. Во время похода через Альпы, она, по словам очевидцев, шла во главе войска, пешая, при этом не отставая от конницы, все в том же белом платье, не обращая внимания на глубокий снег и ледяной ветер. И только, уступая многочисленным мольбам соратников, она согласилась накинуть на плечи полушубок.

Обычно она мало ела и совсем не пила хмельных напитков. Правда, изредка она устраивала пиры, где, вместе с присутствующими, отдавала дань изысканным яствам. Что до иных плотских слабостей, то молодые красивые мужчины были нередкими гостями на ее ложе. Она ничуть не пыталась это скрыть, даже напротив – один из тезисов проповедуемой ею (надо отметить достаточно непоследовательной и сумбурной) ереси гласил – коль скоро человек есть образ и подобие божье, то и все, что заложено в его природе, свято. Говорили, что, когда похоть особенно одолевает ее она будто бы, призывает к себе десятки мужчин и отдается им всю ночь без перерыва.

Кроме того, молва приписывала ей противоестественную склонность к своему полу; поговаривали, что якобы она тайно возит за собой множество прекрасных юных девушек из самых знатных родов, собранных во всех завоеванных землях. Но это, скорее всего, были только слухи.

Мельком пролистав эти бумаги, кардинал тоже отложил их в сторону и обратился к описанию того, как она вела свои войны.

Казалось, сам Антихрист шел впереди ее войск. Людей охватывало какое-то сатанинское безумие. Случалось, все способные держать оружие устремлялись за ней, в селах и городах оставались немощные старики да младенцы. Даже женщины уходили с ней, бросив детей. Все верили, что она – Светлая Дева и в самом деле посланница Бога, а те немногие, что позволяли себе усомнится в святости этой женщины, предавались казни. Города и замки зачастую сдавались без боя, все духовные лица умерщвлялись самими местными жителями, не дожидаясь ее приказов. Так же точно уничтожались все знатные и перед смертью над несчастными творили чудовищные надругательства. Лишь считанных недель ее пребывания в Ирландии, издревле славившейся католическим благочестием, хватило, чтобы из небытия возродилась вера убийц-друидов. Конечно, немало зла творилось и там, где проходили ее капитаны, но как им было далеко до своей госпожи! Не кто иная, как «именуемая Светлой Девой» была средоточием и виной чудовищной бури, причиной того, что мелкая заурядная смута переросла в бунт против самого Творца.

У кардинала уже давно возникали смутные аналогии с роем и пчелиной маткой. Но, во всяком случае, если она и обладала неведомой силой, то наделить ею сподвижников не могла. Если обладала…

Кардинал глубоко задумался. Да, конечно, проще всего объяснить ее успехи дьявольской силой, подаренной ею Адом. Но все же… Чем этот бунт отличается от множества других, кроме своей победоносности? Разве так уж сильно превзошел он по жестокости происходившие прежде? Разве не были еретиками альбигойцы, французские «пастухи» и итальянские вальденсы? Разве в прежние года бунтовщики щадили дворян? Разве, наконец, не случалось им одерживать победы, заставлявшие трепетать от страха власти светские и духовные? И не берут ли грех на душу те из служителей церкви, кто говорит о пришествии последних дней мира? Ведь и нашествие вандалов и Аттилы казалось римским христианам преддверием конца света? Ведь не напрасно говорит Экклезиаст: «Давлеет дневи злоба его»

…В который уж раз кардинал давал себе слово не предаваться бессмысленным мудрствования там, где только силы небесные могут знать ответ. Но всякий раз, погружаясь в раздумья о происходящем и уже происшедшем в мире он вновь и вновь возвращался к этому, главному вопросу, как четки, перебирая уже многократно повторенные до него аргументы. Душевные муки и глухое отчаяние, которые он испытывал при мыслях о нынешних временах, не могли заглушить голос разума. И разум подсказывал Джованни дель Мори что есть некоторые обстоятельства, мешающие видеть в ней орудие Владыки Преисподней.