Владимир Лещенко - Тьма внешняя

– Страх… Какой силы страх, ты подумай… Она бы давно сошла бы от него с ума, если бы с фактотумом это могло бы случиться.

– При такой разбалансировке полей можно ожидать чего угодно, – заявил Таргиз.

Зоргорн еще раз вгляделся в мерцающие изображения на экранах, потом вдруг резко поднялся

– Боюсь, мой мальчик, мы больше уже ничего не сможем сделать.

На душе Зоргорна вдруг стало необъяснимо горько. Итак, они потерпели полное поражение. Теперь остается уповать лишь на удачу. Но о какой удаче может идти речь на Мидре, который, по самой своей природе отрицает данную категорию?

Сидя на облучке мерно трясущейся повозки, Матвей перебирал в памяти пройденный за эти четыре месяца путь.

Сейчас, когда лишь несколько часов отделяет их от того, зачем они отправились в дорогу, он чувствовал с особой силой, как он устал.

Он словно стал старше лет на десять, пройдя этот, оказавшийся таким опасным и длинным, путь. Позади остались то пыльные, то грязные извилистые дороги, руины городов и пепелища деревень, заросшие бурьяном поля, непроходимые буреломы и скалистые кручи…

Ночлеги в забытых домах вдоль заросших дорог, в развалинах старинных церквей, и когда-то блиставших роскошью замков и дворцов.

Дремучие дебри и болота, и не менее дикие люди…

Люди – отчаявшиеся, и вроде бы довольные жизнью, верующие в Иисуса, хоть и всяк на свой лад, и служащие Дьяволу, ждущие кто Конца Света, кто наступления Царства Божьего на земле, а кто смерти, как избавления. Потаскухи, монахи, крестьяне, горожане, разбойники, воины… Женщины, лишившиеся мужей и женихов, и голодными глазами смотревшие на любого мужчину. Схватки, зачастую неизвестно с кем, когда смерть стояла уже совсем рядом. Ночи, когда приходилось ложиться спать, кладя рядом с собой обнаженный меч, вздрагивая от каждого шороха. (Однажды пришлось даже заночевать на ветвях высокого дерева, крепко привязавшись ремнями к стволу, а неподалеку перекликалась волчья стая. Это было, когда они третий раз лишились коней).

…Версты, лиги, мили, лье…

Слишком много развалин и праха на пути, слишком много потерянных зазря жизней.

Только год назад он беззаботно жил в доме деда, еще живого тогда, готовясь к поездке в стольный град венгерского короля, не озабоченный ничем, кроме своей любви, больше телесной чем истинной, глубокой. Жил, не думая ни о чем, не представляя совершенно себе ни то, что происходит в мире, ни то, что ждет его. Каким глупым мальчишкой был этот юноша, в котором, пожалуй, нелегко было бы признать нынешнего Матвея! И даже грозные известия с запада, из Франции, казавшейся тогда какой-то сказочной страной, о победоносном бунте возглавляемого не то блаженной, не то ведьмой, совершенно не беспокоили. Ведь это так далеко, почти на краю света!

Матвей вдруг с особой силой ощутил, как же сильно он устал. Он словно стал старше на много лет.

Сейчас на его родине вечера особенно бодрят прохладой, а небольшие горные озера так красиво отражают осеннее ночное небо с мириадами звезд. Но где-то позади, за немерянной длины дорогами и множеством тяжких дней, иные из которых могли быть смело зачтены за год, остались его родной край, его дом, люди, которых он любил. Рассказы стариков, еще помнящих поклонение древним богам – отцу людей Сварогу, его жене Макоши, Даждьбогу и владыке Нижних Миров – страшному Симарглу. Совсем скоро уже в горных лесах его родных Карпат затрубят олени и туры, справляя свою звериную любовь, а в полумраке черных ельников на пожелтевшую траву ляжет искристый иней. По эту пору играют свадьбы. И он бы взял в жены Зою Юрьевну, дочь соседа и побратима его отца, боярина Векшы – красавицу, как раз достигшую четырнадцатой весны.

Он подумал об этом, и забыл. Потом он вспомнил Светляну, эту странную, необычную юную женщину, колдунью, которую он когда – то (целый год тому!) любил. Он пожелал ей счастья. И тоже изгнал из памяти мысли о ней.

Что все что было, то было. Сейчас надо было готовиться, и думать о другом.

В обмен на коня Матвея они раздобыли в наполовину обезлюдевшей деревне старую, но крепкую телегу, на хороших дубовых осях, и вместительный, на совесть сколоченный ларь.

– Вот теперь мы готовы, – молвил весело Владислав. Но в глазах силезца Матвей прочел обреченность.

Было холодно. Туман висел в бледном предутреннем свете меж стволов берез. На траву уже опадала роса, крупными серебряными каплями скатываясь по стеблям. Путники ежились, теплее кутались в истрепанную одежду. На всякий случай, они решили идти пешком, ведя коня под уздцы.

Они наткнулись на развалившийся здоровенный дольмен. Матвей подумал о великанах, сложивших его в незапамятные времена.

Владислав заявил, что это алтарь давно забытых языческих богов. Матвей невольно перекрестился.

Они продолжили путь, потом Владислав распорядился оставить коней и телегу, потому что дальше они бы не прошли.

Когда-то, в незапамятные времена, тут простирались обширные болота. Хотя нынче почти все трясины и пересохли, кое-где опасные омуты все еще грозили серьезными неприятностями неосторожным путникам. Матвей потянул носом – резко пахло торфом, тиной и сырой землей. Так и должно пахнуть здесь…

Они долго брели среди высокой, достигавшей плеч травы. Под ногами, время от времени хлюпала вода. Матвей чувствовал, как холодная жижа начинает протекать в прохудившийся сапог.

Где-то вдалеке ухнула выпь. Матвей дернулся, поскользнулся на осоке и упал прямо на задницу, под одобрительный смех силезца.

Почти заросшая дорога вывела их к реке, через которую был перекинут полуразвалившийся деревянный мост. Медленно пересекли они шаткое, готовое вот-вот рухнуть сооружение.

Звезд высыпало море. Даже сквозь туман они были видны. И Млечный путь искристой тропой проступил теперь ясно, как никогда.

Полная Луна как будто недобро косилась с высоты на двух путников. Словно бы она знала, зачем эти двое здесь добрались, и не желала им успеха.

Поросшая низким кустарником и вереском равнина уходила под лунными лучами далеко к горизонту.

– Скверно… всё как на ладони, да еще луна… – Нас увидят сразу же. Если только тут есть кому увидеть.

Они двинулись по краю леса, и еще через полчаса примерно, свернули в чащу.

Они прошли совсем немного, когда силезец вдруг остановился, подозрительно огляделся.

– Здесь! – Владислав вонзил острие заступа в сухую торфянистую землю, покрытую мхом.

– Ты не ошибся? – спросил Матвей, сбрасывая с плеч мешок.

– Я был тут дважды, – мрачно усмехнулся Владислав, – и оба раза мне очень трудно забыть.