Глен Кук - Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза

Имперские войска входят на равнину почти каждый день, пытаются вызвать контратаку и подготовить солдат к опасностям равнины. Шепот, как всегда, действует очень профессионально. С военной точки зрения ее стоит бояться куда больше, чем Хромого.

Хромой – неудачник. В основном не по своей вине; однако ярлык прилип к нему намертво. Но, неудачник или победитель, он против нас.

Этим утром пришло сообщение, что Шепот оставила гарнизон в дне пути от границы. Она возводит укрепления в ожидании нашего ответа.

Стратегия Шепот была ясна. Создать на равнине сеть поддерживающих друг друга крепостей; надстраивать ее медленно, пока не покроет всю равнину. Опасная женщина. Особенно если она подсказала эту стратегию Хромому и другим военачальникам.

Эта стратегия уходит корнями в незапамятные времена и применяется снова и снова каждый раз, когда регулярная армия сталкивается с партизанами в диких местах. Она рассчитана на длительный срок и требует от победителя большого упорства. Если оно есть, стратегия оправдывает себя; если его нет – терпит провал.

В нашем случае она сработает. У врага было двадцать с лишним лет на подготовку. И ему не надо удерживать равнину, разделавшись с нами.

С нами? Лучше сказать – с Душечкой. Остальные в уравнение не включены. Если Душечка потерпит поражение, восстания не будет.

– Они отнимают наше время, – продолжала Душечка. – Нам нужны десятилетия. Надо что-то делать.

«Вот мы и приехали», – подумал я. Читаю на ее лице: сейчас выйдут на свет результаты долгих угрызений совести.

Так что я не был особенно удивлен, когда она сообщила:

– Я посылаю Костоправа добыть завершение рассказа, который содержится в полученных им посланиях. – О письмах уже знали, Душечка растрезвонила. – С ним пойдут двое помощников: Гоблин и Одноглазый.

– Что? Да никогда…

– Костоправ!

– Не буду молчать! Посмотри на меня. Я никто. Меня и не заметят – так, бродит себе старикан. Таких на свете полно. Но трое! Один из них негр! Другой карлик с …

Гоблин и Одноглазый окинули меня испепеляющими взорами.

Я хихикнул. Моя выходка поставила их в неловкое положение. Идти они хотели не больше, чем я иметь их под боком, но согласиться со мной на людях им не позволяла гордость. Хуже того – им пришлось бы согласиться друг с другом. Самолюбие!

Но я был прав. Гоблин и Одноглазый – фигуры известные. Я, впрочем, тоже, но меня, как я верно сказал, трудно приметить.

– Опасность заставит их сотрудничать, – показала Душечка.

Я отступил на последний рубеж обороны:

– В ту ночь, когда я был один в пустыне, со мной связалась Госпожа. Она ждет меня.

Душечка подумала секунду.

– Это ничего не меняет. Мы должны получить остаток рассказа, прежде чем Взятые доберутся до нас.

Она была права. Но…

– Пойдете вы трое, – прожестикулировала она. – Будьте осторожны.

Следопыту наш спор переводил Масло.

– Я пойду, – предложил Следопыт. – Я знаю север. Особенно Великий лес. Там я получил свое имя.

Пес Жабодав у его ног зевнул.

– Костоправ? – спросила Душечка.

Я еще не примирился со своим уходом. Я взвалил решение на нее:

– Как решишь, так и будет.

– Тебе пригодится боец, – показала она. – Скажи, что ты его берешь.

Я хмыкнул, побурчал под нос и повернулся к Следопыту:

– Она говорит, что ты тоже пойдешь.

Его это порадовало.

Душечка сочла вопрос закрытым. Собрание переключилось на доклад Шпагата, намекавшего, что Кожемякам не повредил бы налет вроде пережитого Ржой.

Я исходил злостью и паром, и никто не обращал на меня внимания, кроме Гоблина и Одноглазого. По их взорам я понял, что еще пожалею о своих оскорблениях.

В путь отправились очень скоро, четырнадцать часов спустя. Все для нас уже было готово. Из постели меня выволокли чуть за полночь, и вскоре я уже прятался в кораллах, наблюдая, как спускается небольшой летучий кит. Позади меня лопотал менгир, учил обихаживать болезненное китовое самолюбие. Я не обращал внимания. Слишком быстро все происходит. Меня усадили в седло, прежде чем я решился ехать. Я отстал от событий.

Оружие, амулеты, деньги, провизия – все, что могло мне понадобиться, уже было собрано. Гоблин и Одноглазый, помимо такой же клади, волокли целый арсенал тавматургической мишуры. После того как кит высадит нас за вражескими позициями, мы постараемся купить фургон.

– Чтобы везти все это барахло, – ворчал я, – потребуются два фургона.

Следопыт путешествовал налегке. Еда, набор оружия из того, что нашлось в арсенале, и дворняга.

Кит взлетел. Нас окутала ночь. Я ощутил себя потерявшимся. Меня даже не обняли на прощание.

Кит поднимался до тех пор, пока воздух не стал холодным и разреженным. На востоке, юге и северо-западе я различил блеск бурь перемен. Они действительно участились.

Полеты на китах меня совершенно пресытили. Я скорчился, дрожа. И, не обращая внимания на непрерывно болтающего о каких-то мелочах Следопыта, заснул.

В себя я пришел оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Ко мне нагнулся Следопыт.

– Проснись, Костоправ, – повторял он. – Проснись. Одноглазый говорит, что у нас неприятности.

Я вскочил, ожидая увидеть кружащих за бортом Взятых.

Нас и вправду окружали – четыре летучих кита и пара десятков скатов.

– Откуда эти взялись?

– Прилетели, пока ты дрыхнул.

– Так в чем проблема?

Следопыт ткнул пальцем в сторону того, что на корабле было бы штирбортом.

Буря перемен. Проявляется.

– Просто вынырнула ниоткуда. – Ко мне подошел Гоблин. Он слишком нервничал, чтобы злиться. – Серьезная, если судить по скорости роста.

Сейчас буря имела в поперечнике не больше четырехсот ярдов, но ярость пастельных молний в ее сердцевине предсказывала: расти буря будет быстро и страшно. Похуже обычного кошмара. Многоцветные вспышки раскрашивали скатов и китов в немыслимые тона. Наш конвой поменял курс. На летучих китов бури влияют меньше, чем на людей, но киты предпочитают все же избегать опасности. Ясно было, однако, что хоть краем, но буря нас заденет.

Пока я додумывался до такой мысли, буря росла. Шестьсот ярдов в поперечнике. Восемьсот. Цвета кипели и бурлили в чем-то похожем на черный дым. Молнии, беззвучно шипя, змеями кидались друг на друга.

Нижний край бури коснулся земли.

Молнии обрели голос. А буря разрасталась все быстрее, расплескивая во все стороны тот прирост, что должен был уйти в землю. Сила ее была невероятна.

Бури перемен редко приближались больше чем на восемь миль. Даже на таком расстоянии они весьма внушительны – так что искры трещат в волосах и рвутся нервы. В те времена, когда мы еще служили Госпоже, я беседовал с ветеранами кампаний Шепот, и те рассказывали о своих мучениях в этих бурях. Я никогда не верил их байкам до конца.