Мэри Пирсон - Сердце предательства [litres]

Его предал собственный народ, мой народ. Исключением была только его мать. Она была святая , сказал Каден. Что с ней случилось? Наверное, свою мягкость он позаимствовал именно у нее. Вероятно, она вообще была единственной, кто относился к мальчику с любовью и состраданием, – пока не появился Комизар.

Вернулся Каден далеко за полночь. В комнате была непроглядная темень, но он так легко и бесшумно двигался, словно видел в темноте. Я услышала глухой удар – Каден что-то поставил на пол, потом зашелестела снимаемая одежда. Раздевшись, он лег на коврик, и до меня доносилось только его дыхание. В комнате повисла тишина. Я знала, что Каден не спит. Мне казалось, что в темноте я слышу его мысли, вижу, как он задумчиво смотрит на потолочные балки.

– Каден, – шепнула я. – Расскажи о своей матери.

Ее звали Катарин. Она была очень юной, совсем девочкой, когда лорд и его супруга взяли ее в дом гувернанткой. А вскоре обнаружилось, что она наделена даром. Хозяйка не давала ей продыха, добиваясь неусыпного внимания к собственным малолетним сыновьям. А вскоре хозяин принялся добиваться другого. Родившись, Каден считал, что это вполне естественно – жить в маленьком домике в имении отца. Он просто не знал, что все может быть по-другому. Когда мать заболела и стала чахнуть день ото дня, она умоляла лорда взять Кадена в помещичий дом. Супруга наотрез отказала. Бастард не должен расти вместе с рожденными в законном браке сыновьями, и, хотя лорд обещал Катарин, что возьмет к себе Кадена, своей жене он, по-видимому, дал другое обещание. Тело матери еще не успело остыть, а мальчика уже отдали проходящим мимо нищим – чтобы тут же о нем забыть.

Его мама была красавицей, у нее были хрустально-голубые глаза, длинные и мягкие черные волосы. Кроткая и добросердечная, она к тому же была наставницей. Кадена она учила тому же, что и сыновей лорда. По вечерам, сидя у окна, они рассматривали звезды, и она рассказывала Кадену старинные предания, и он прилежно за ней повторял. Он был слишком мал, чтобы понять, почему сыновья лорда пользуются особыми привилегиями, а если и злился на это, мать обнимала его, целовала и нашептывала ему на ушко, что у него есть намного больше – то, что по-настоящему имеет значение, ведь у него есть мама и любви у нее хватит на целую вселенную.

А потом, совсем неожиданно, мамы не стало. И оказалось, что у него нет вообще ничего. Больше всего он жалел о том, что унаследовал светлые волосы и карие глаза от отца. Он мечтал о том, чтобы, глядя в зеркало, видеть хотя бы в нем напоминание о матери.

– Я вижу ее, Каден, – заговорила я. – Я вижу ее в тебе каждый день. С того дня, как я с тобой познакомилась, я замечала твою сдержанность, твое добросердечие и тонкость манер. Даже Паулина сказала, что у тебя добрые глаза. Это куда важнее, чем их цвет.

Он молчал, слышно было только тихое неровное дыхание.

А потом мы оба погрузились в сон.

Каден поднялся рано, задолго до рассвета, до того, как ожили улицы, до стука копыт, конского ржания и пения первых утренних птиц. Мне показалось, что мы только-только заснули. Он зажег свечу и уложил свой седельный мешок.

Лежа на постели, я потянулась, потом встала с койки, набросив на плечи одеяло.

– В мешке у двери кое-какие продукты для тебя, – сказал Каден. – Я обследовал кухню и набрал еды, чтобы у тебя была возможность как можно реже выходить из комнаты. И велел Астер, Эбену и Гризу наведываться к тебе каждый день. Если повезет, мы, возможно, встретимся с наместником по дороге и возвратимся вместе еще до вечера.

– А если не повезет?

– Провинция далеко на юге от Венды. Это займет не одну неделю.

Очень многое может случиться за несколько недель. Да и за несколько дней. Но вслух я этого не сказала. И так было понятно, что Кадена мучает та же мысль. Я только кивнула, и он повернулся, чтобы уйти.

Когда он уже был у двери, с моих губ сорвался вопрос, который жег меня с ночи.

– Кто был этот лорд, Каден? Кто так обошелся с тобой?

Его рука на задвижке замерла, а потом он медленно оглянулся через плечо.

– Какая разница, который именно? Любой лорд может обзавестись бастардами.

– Разница есть , поверь мне. Не все лорды такие порочные, омерзительные чудовища, как твой отец. Не можешь же ты утратить веру в то, что среди них есть и хорошие люди.

– Но я ее утратил, – голос Каден звучал ровно, без волнения, и его обреченность потрясла меня до глубины души. Он снова отвернулся, как будто намеревался выйти, но продолжал стоять неподвижно.

– Каден? – шепотом окликнула я.

Бросив на пол свой седельный вьюк, он шагнул ко мне, взял мое лицо в ладони, глядя на меня ласковыми и жадными глазами, и поцеловал, сначала робко, потом все более уверенно и настойчиво. Мои губы ответили ему нежностью. Он медленно отстранился и посмотрел мне в глаза.

– Настоящий поцелуй, – сказал он. – Вот что было мне нужно, хотя бы еще раз.

Каден отвернулся, поднял мешок и вышел.

Второй раз в течение жалких нескольких часов он ушел, оставив меня в полном смятении.

Я закрыла глаза, чувствуя, что ненавижу себя. Я научилась притворяться и обманывать не хуже самого Кадена, но это не доставляло мне никакой радости. На губах я не ощутила ничего, кроме вкуса собственной тщательно просчитанной лжи.

Дверь сотрясалась от стука. Я знала, что это не может быть ни Астер, ни Эбен. Даже Малик. Каден говорил, что днем Малик будет с утра до вечера загружен работой. Опасаться его следовало ночами. В дверь еще раз нетерпеливо постучали. Я даже еще не успела одеться и как следует убрать волосы. Какой болван не знает, что я заперта и не могу открыть дверь изнутри? Может, Гриз?

Наконец я услышала, что в замке поворачивается ключ, и дверь распахнулась.

Передо мной стоял Комизар.

– Обычно двери в Санктуме не запирают. Я не имею обыкновения таскать с собой ключи… Оденься, – приказал он, пройдя по комнате и остановившись у меня за спиной. – Найдется у тебя что-нибудь подходящее для верховой езды? Или, кроме своего лоскутного платья, Меурази ничего больше тебе не дали?

Я стояла, не шелохнувшись, и Комизар обернулся.

– Принцесса, не стойте же с открытым ртом.

– Да, – произнесла я, голова у меня шла кругом, – найдется. Вот здесь, – я подошла к тумбе со сложенной на ней одеждой, – одежда для верховой езды.

– Так надевай ее.

Я молча смотрела на него. Он что же, ожидает, что я стану переодеваться при нем?

Комизар фыркнул.

– Ах да. Она стесняется. Ох уж эти мне принцессы, – пожав плечами, он отвернулся. – Поторопись.

Он стоял ко мне спиной, а нож Натии лежал совсем рядом, под матрасом.

Не теперь , прозвучал голос, такой тихий и незаметный, что я предпочла сделать вид, будто ничего не слышала. Идеальный случай. Его бдительность ослаблена. Он не знает, что у меня есть оружие.