Мэри Пирсон - Сердце предательства [litres]

– Что это с ней? – зашептал один.

– Отойди подальше – посоветовал второй.

Я скорчила гримасу и по звуку поняла, что оба попятились.

Я усиленно заморгала и выкатила глаза, как безумная.

Потом медленно стала открывать рот, все шире и шире, пока не стала похожа на выброшенную на берег треску.

Постояв так, я неожиданно испустила леденящий кровь, пронзительный вопль.

Оба стражника дали стрекача по коридору и скрылись из виду так стремительно, что меня искренне поразила их прыткость.

Довольная, решив, что больше они уже точно не вернутся, я пошла в противоположную сторону. Впервые за все время пребывания здесь я слукавила, обратившись к дару ради обмана, но, даже попытавшись воспользоваться сейчас вновь обретенной свободой, я, судя по всему, рисковала так же быстро ее лишиться. А здесь, всего в двух шагах от меня, были тайны, разгадку которых я имела право знать.

В глубоких пещерах под Санктумом было тихо. В конце коридора тлел крохотный фонарик, и его слабый свет помогал мне разбирать путь. Я оказалась в длинной, узкой комнате, в которой явно кто-то недавно побывал. На столе лежали книги. Недоеденная краюха хлеба была завернута в промасленную ткань. Рядом – листы бумаги с нацарапанными цифрами и значками, мне незнакомыми. По ним я не могла понять, к какому народу принадлежат странные люди в рясах. На другом столе выстроились рядами запечатанные склянки с прозрачной жидкостью. Я взяла одну и подняла к свету. Что это, склад спиртного? Я поставила склянку на место и пошарила по пыльным углам, но больше ничего не обнаружила.

Я попала в эту комнату случайно, но, когда выходила через узкую дверь, меня внезапно охватил трепет. Там . У меня болезненно защемило сердце. Слово так и припечатало меня, словно рука, преграждающая путь. Там . Я была уверена, что слышу дар, но не смогла ничего найти. Меня охватило сомнение – что если это не таинственный трепет, а просто сквозняк, каких немало в подземных пещерах.

Еще раз обведя напоследок комнату взглядом, я вышла.

Астер оказалась права. Этот туннель выходил к мокрым камням и колесам, поднимающим мост. Всего в нескольких шагах от меня ревела река, и от брызг моя одежда сразу вымокла. Мощь воды поражала и пугала, я невольно задумалась о том, сколько жизней унесла стихия, пока ее обуздывали, строя мост.

При виде подъемного механизма у меня упало сердце. Это была сложная система рычагов с такими же массивными, гигантскими колесами, какие я видела на скале при въезде в Венду.

– Здесь выхода нет, – сказала я себе. И все же…

Я не могла заставить себя уйти. Самый нижний рычаг был надежно закреплен – завален камнями. Вверх вел скользкий крутой подъем, а внизу бесновалась река, так что я, прежде чем поставить ногу, по несколько раз проверяла, надежна ли опора. Но, вскарабкавшись, я поняла, что ничего не добилась. Только подтвердила свои прежние опасения: уйти по мосту нам не удастся.

Она не употребляла слово любовь . Моя тетушка Клорис называла это «слиянием судеб». Я думала, что это слово очень красиво звучит – слияние , и мне казалось, что за ним кроется что-то прекрасное и упоительное, как пирожное, посыпанное сахарной пудрой. Тетушка рассказывала, что королю Морригана было уже тридцать четыре года, а он все не находил себе подходящей пары, когда во время дипломатического визита в Гастино взгляд его упал на благородную Первую Дочь королевства, бывшего тогда в осаде.

Слияние – когда встреча происходит будто случайно, как у двух ручьев, которые вьются и змеятся, чтобы соединиться в один поток в далеком, еще невидимом каньоне. Вместе они становятся сильнее, полноводнее, но ничего нежного и восхитительного в этом нет. Как бурная река порой выходит из берегов, так и слияние может оказаться чем-то непредсказуемым и неуправляемым. В детстве я недооценивала проницательность и мудрость своей тети Клорис. И все же, думала я, иногда встречи и соединения судеб кажутся совсем не случайными.

Сегодня внимания Комизара требовали какие-то дела в квартале Томак, но утром он узнал от Каланты, что Рейф из семьи коннозаводчиков, поставлявшей лошадей для армии Дальбрека. Заинтересовавшись, он велел Эбену и наместнику Яносу немедля доставить Рейфа в конюшни на восточной окраине города, чтобы он взглянул на некоторых жеребцов и кобыл и высказал свое мнение.

Я же, решив во что бы то ни стало использовать вновь обретенную свободу (пусть даже в сопровождении двух конвоиров), отправилась в квартал Капсвам повидать бапу Ивет. Я отдала ему половину своего карточного выигрыша в игре с Маликом и попросила сделать три вещи: найти целителя для Ивет, чтобы ее рана не нагноилась и девочка не потеряла руку, на оставшиеся деньги купить сыра, за который она заплатила такую дорогую цену, а кроме того, никогда не стыдить ее за чудовищное злодеяние другого человека. Он пытался отказаться от денег, но я уговорила его взять их. Тогда он заплакал, а у меня было ощущение, что сердце вот-вот выскочит из груди.

Стражники, два молодых человека, лет по двадцать или меньше, всё видели и слышали наш разговор. На обратном пути я попросила их не рассказывать Малику, на что истрачены выигранные у него деньги.

– Мы – Меурази, – ответил один, – Ивет – наша двоюродная сестренка.

Хотя он ничего мне не обещали, я не сомневалась, что дело останется в тайне.

Был уже полдень, когда я вошла в конюшенный двор через южные ворота, а Рейф – через восточные. Сердце у меня екнуло – как всегда при виде него. На краткий миг я забыла о грозящей ему опасности, о том, что необходимо играть роль. Видела только щетину на осунувшемся небритом лице, завязанные сзади волосы, уверенную посадку в седле – с такой же уверенностью он впервые вошел тогда в нашу таверну. От него исходила волна невероятного обаяния, и я только удивлялась, почему никто, кроме меня, этого не замечает. Он нисколько не был похож на лакея, прислужника принца. Нет, он и был настоящим принцем. Возможно, правда, что мы видим лишь то, что хотим увидеть.

Я полюбила его, когда считала крестьянином, и без всякого труда поверила, что он и впрямь крестьянин.

Рейф ел яблоко, и в этом конюшенном дворе красная яблочная кожура казалась единственным ярким и сочным пятном. Я видела, что утром драгоценные плоды прибыли с караваном Превизи, и видела, как Каланта бросила пару ароматных яблок Рейфу. Щедрость дара Каланты удивила меня – фрукты, насколько я знала, были роскошью, доступной исключительно членам Совета. Сама я в последний раз видела их в стане кочевников. В Санктуме изредка появлялись только корнеплоды – морковь и репа, – их здесь иногда подавали к дичи или цыплятам.