Лэйни Тейлор - Мечтатель Стрэндж [litres]

Новые опыты подтвердили то, что Тион уже знал – не понимал, не верил, а знал, как человек, упавший лицом вниз, знает землю.

Мезартиум повержен.

Здесь формировалась новая легенда. Но не его.

Он собрал сумку и прислонил мусор к якорю, чтобы спрятать прорезь. Затем встал в начале проулка, с учащенным пульсом и опустошенным духом, гадая, что же это все значит. Плач не ответил. Ночь хранила молчание. Тион медленно ушел.

С другого конца улицы Дрейв наблюдал за алхимиком. Когда тот отчалил, взрывник вышел из тени, подкрался к проулку и зашел в него.

– Нет, нет, нет, нет, нет ! – воскликнул Лазло, вскакивая с кровати. Мотылек лежал на подушке как кусочек темного бархата. Юноша легонько ткнул в него пальцем, но он не шевелился. Мертвый. Он принадлежал Сарай, и Лазло убил его. Ненормальный, хрупкий характер их отношений ударил по нему с новой силой: что мотылек – их единственная связь. Что они могли погрузиться в такой момент и потерять его за секунду, потому что он повернул голову на подушке и раздавил мотылька! Лазло поднял бедняжку на ладонь и аккуратно положил на тумбочку. На рассвете он исчезнет и возродится следующей ночью. Лазло никого не убил… кроме собственного пыла.

На самом деле это даже забавно. Абсурдно. Невыносимо. И забавно.

Он плюхнулся обратно на подушку и посмотрел на мотыльков на потолочной балке. Они трепыхнулись, и Лазло понял, что Сарай видит его через их глаза. Грустно улыбнувшись, он помахал ей.

Наверху в своей комнате Сарай бесшумно прыснула. Выражение его лица было просто бесценным, а тело обмякло от беспомощной досады. «Ложись спать, – мысленно говорила она. – Быстрее!»

Так он и сделал. Что ж, прошло десять часов – или же десять минут, – и вот Сарай снова предстала перед Лазло, уперев руки в бока.

– Убийца мотыльков! – отругала его она.

– Прости, – понурился Лазло. – Мне тоже очень нравился тот мотылек. Он был моим любимцем.

– Тише ты! А то новый обидится и улетит.

– В смысле этот мой любимец! – быстро исправился парень. – Обещаю, что не стану его давить.

– Уж постарайся.

Они оба улыбались как дурачки. Их переполняло такое счастье, что Плач Мечтателя окрасился ему под стать. Если бы только настоящий Плач можно было так легко изменить!

– Наверное, это к лучшему, – задумался Лазло.

– М-м?

– Угу-м. Иначе я бы не смог прекратить тебя целовать. Уверен, мы бы до сих пор этим занимались.

– Это было бы ужасно, – ответила девушка и мягко подкралась ближе, проводя рукой линию вдоль центра его груди.

– Отвратительно, – согласился он.

Сарай подняла лицо, готовясь продолжить с того места, на котором они остановились, и Лазло захотелось вновь в ней растаять, вдыхать ее нектар и розмарин, ласкать шею зубами и заставлять губы изгибаться в кошачьей улыбке.

Его поражало, что он может вызвать улыбку у девушки, но в голове всплыло галантное напоминание, что он должен приложить все усилия, чтобы вызвать ее и другими способами.

– Я подготовил для тебя сюрприз, – сказал он, прежде чем Сарай успела его поцеловать и свести на нет все добрые намерения.

– Сюрприз? – скептически спросила она. По ее опыту, сюрпризы не предвещали ничего хорошего.

– Тебе понравится, обещаю.

Лазло взял ее под руку, и они побрели по рынку Плача Мечтателя, где, затесавшись среди обыденных вещиц, была такая диковинка, как ведьмин мед, который должен наделять прекрасным певческим голосом. Ребята попробовали его, и их голос действительно изменился – но только на несколько секунд. А еще были жуки, которые пережевывали драгоценные камни лучше, чем любой ювелир мог их разрезать, и бесшумные горны: если в них подуть, они укрывали таким громким одеялом тишины, что можно было заглушить гром. А еще зеркала, показывающие ауру того, кто в них смотрел. К ним в наборе шли карточки, на которых объяснялось, какой цвет что значит. Ауры Сарай и Лазло приобрели одинаковый оттенок – фуксии, – расположенный ровно между розовым – «похоть» и красным – «любовь». Прочитав это, Лазло покраснел почти до такого же оттенка, в то время как щеки Сарай стали фиолетовыми.

Они увидели кентавра с его дамой; она держала зонтик, а он – авоську, и они выглядели как обычная пара, вышедшая на прогулку, чтобы купить овощей на ужин.

А еще увидели отражение луны в ведре с водой – и плевать, что на дворе день, – но она была не для продажи, а бесплатной – для любого, кто сможет ее поймать. Там были засахаренные цветы и кости иджи, золотые безделушки и резные изделия из лиса. Даже была лукавая старушка с бочонком, полным яиц тривахнидов. «Закопайте во дворике врага», – посоветовала она им, противно хихикая.

Лазло вздрогнул. Рассказал Сарай о тривахниде, которого видел в пустыне. Они остановились, чтобы съесть по щербету, из бокала. Сарай поведала ему о бурях Ферала и как они ели снег с полными ложками варенья.

Они пошли дальше, не прекращая беседы. Сарай рассказала об Орхидейной ведьме и о Костре, которые ей как младшие сестры, а Лазло рассказал об аббатстве и фруктовом садике, где он однажды играл в тизерканского воина. Они замерли перед рыночной палаткой, с виду ничем не примечательной, но юноша так ликовал, что Сарай присмотрелась.

– Рыба? – вопросила она. – Это же не мой сюрприз, правда?

– Нет. Я просто люблю рыбу. Знаешь почему?

– Потому что она вкусная? – рискнула предположить Сарай. – Если вкусная. Я никогда не пробовала рыбу.

– В небе рыба редко встречается.

– Вот-вот, – кивнула девушка.

– Она может быть вкусной, – сказал Лазло, – но лично я в долгу именно перед испорченной рыбой.

– Испорченная рыба. В смысле… гнилая?

– Не совсем. Просто несвежая, но это незаметно. Ты ее ешь, и потом тебе становится плохо.

Сарай выглядела крайне озадаченной:

– Ясненько.

– Ничего тебе не ясно, – улыбнулся Лазло.

– Честно говоря, да, – не спорила девушка.

– Если бы не эта испорченная рыба, – тихо проговорил он, словно делился секретом, – я бы стал монахом.

Даже несмотря на то что Лазло сам вел к этому разоблачению, решив подурачиться, произнеся слова вслух, ему стало как-то не до шуток. Возникло чувство, что в тот день, когда его отправили в библиотеку, он чудом избежал неминуемого. Почти те же ощущения у него возникли, когда шелковые сани пересекли некий невидимый барьер и призраки начали испаряться.

– Я бы стал монахом, – повторил он уже с неприкрытым ужасом. Лазло взял Сарай за плечи и убедительно заявил: – Я очень рад, что не стал монахом.

Она до сих пор понятия не имела, о чем он говорил, но чувствовала, что для него это важно.

– Я тоже рада, – чинно произнесла девушка, не зная, смеяться ей или нет. Если в мире и существовал статус – «не-монах», достойный празднования поцелуями, то это он.