Лэйни Тейлор - Мечтатель Стрэндж [litres]

В то время у них не хватало ресурсов, чтобы снести цитадель, но они не собирались мириться с ней вечно. Когда-нибудь вся их решимость направится на небо. Богоубийца не успокоится.

«Если ты не прикончишь его, – говорила Минья, – то он прикончит нас».

Так Сарай стала ее добровольным оружием. С алой Резней, обливающей кровью сердца, она стремилась к лучшему – и добилась худшего. Сколько ночей она обволакивала Эрил-Фейна мотыльками и высвобождала каждый кошмар из своего арсенала? Волны ужаса, армии монстров. От напряжения его тело становилось жестким, как доска. Зубы громко скрежетали в сжатой челюсти. Никто и никогда не зажмуривал глаза так крепко, как этот человек. Казалось, они вот-вот лопнут. Но у Сарай не получалось его сломить; она даже крика не удостоилась. У Эрил-Фейна был собственный арсенал кошмаров; едва ли он нуждался в ее помощи. Страх был наименьшим из них. Раньше Сарай не понимала, как страх может быть наименьшей из пыток. Но воина разрывал на части стыд. Отчаяние. Не было такой тьмы, которая могла бы сравниться с тем, что он уже пережил. Эрил-Фейн пробыл три года с Изагол Ужасной. Он слишком многое вынес, чтобы сойти с ума от снов.

Это было странно. Каждую ночь Сарай делила свой ра-зум на сотню кусочков, мотыльки разносили ее сознание по всему городу, и когда они возвращались, она снова чувствовала себя полноценной. Проще простого. Но что-то произошло, когда она начала мучить своего отца – другой вид внутреннего раскола, который невозможно устранить к концу ночи.

Для Миньи всегда будет существовать только Резня. А как же то, что было до нее? Похищенные девушки, потерянные годы, сломленные люди. И всегда, всегда – жестокие, беспощадные боги.

Изагол заглядывала в душу и играла на эмоциях как на арфе.

Лета копалась в разумах, лишая воспоминаний и проглатывая их целиком.

Скатис приходил к двери, чтобы забрать чью-то дочь.

Скатис приходил к двери, чтобы вернуть ее домой.

Роль ненависти, как понимала Сарай, заключалась в том, чтобы подавить сострадание – закрыть дверь в свою душу и забыть о ее существовании. Если чувствуешь ненависть, то способен наблюдать и даже совершать насилие, при этом не ощущая ничего, кроме, пожалуй, мерзкого оправдания.

Но в какой-то момент… здесь, в этой комнате… Сарай подумала, что утратила эту способность. Ненависть подвела ее – а это все равно что потерять щит в бою. Как только ее не стало, все страдания взошли на поверхность и одолели ее. Это было слишком.

Тогда-то кошмары и обернулись против своей хозяйки и она начала пить люльку.

С глубоким вздохом Сарай подняла мотылька с подоконника и отправила в полет – единственный клочок тьмы во мраке. Все свое сознание она сосредоточила в этом страже и поэтому практически чувствовала, что находится там, парит всего в сантиметре над плечом Богоубийцы.

Вот только…

Она едва разобрала, какое чувство завибрировало первым от небольшого потрясения и тревоги, но ей сразу же стало ясно…

Это не Богоубийца.

Очертание тела под одеялом не совпадало. Как и запах. Кто бы это ни был, он меньше Эрил-Фейна, из-за чего матрас проседал не так глубоко. Приспособившись к скудному окружающему свету, Сарай смогла разобрать темный веер волос на подушке, но не более.

Кто же это спит в кровати Богоубийцы? Где Эрил-Фейн? Ее охватило любопытство, и она сделала то, на что бы никогда не решилась в обычные времена. То есть во времена, когда смерть не была столь близка.

На прикроватной тумбочке лежала сфера, накрытая черной трикотажной тканью. Сарай направила к ней группку мотыльков, чтобы те крошечными лапками схватили ткань и слегка отодвинули ее, пропуская тоненький лучик света. Если бы кто-то увидел, что мотыльки ведут себя так согласованно, то наверняка заподозрил бы, что это необычные существа. Но подобные страхи казались слишком причудливыми для девушки, особенно в сравнении с другими проблемами. Выполнив это небольшое задание, она принялась изучать лицо, освещаемое сферой.

Перед ней предстал юноша с кривоватым носом. Густые темные брови, глубоко посаженные глаза. Высокие и плоские скулы, резко переходящие в челюсть. Никакого изящества или утонченности. А нос… Он определенно знал не понаслышке, что такое насилие, да и сам в целом представлял аспект насилия. Темные густые волосы блестели теплым каштановым оттенком, а не иссиня-черным. Он был без рубашки и по большей части прикрыт одеялом, но рука, лежащая сверху, бугрилась от накачанных мышц. Незнакомец был чистым и, должно быть, недавно побрился впервые за много недель, поскольку его челюсть и подбородок выглядели светлее остального лица и гладкими – хотя лица у мужчин никогда не бывают идеально гладкими, даже после очень острой бритвы. Это Сарай знала по богатому опыту приземлений на лица спящих, а не по Фералу, который хоть и начал бриться, мог не делать этого неделями, и никто бы не заметил. В отличие от этого незнакомца. Если Ферал почти переступил границу во взрослую жизнь, то этот давно оставил ее позади: однозначно мужчина.

Он не был красивым. Определенно не музейный экспонат. С этим сломанным носом он выглядел грубовато, но Сарай обнаружила, что оценивает его дольше остальных, не считая золотого. Ведь они юные мужчины, а она не настолько безупречна, чтобы не испытывать тоску, которую так открыто показывала Руби, и не настолько беспристрастна, чтобы физическое присутствие лиц противоположного пола не оказывало на нее никакого влияния. Просто она хранила это в себе, как и многое другое.

Глядя на его закрытые веки и ресницы, Сарай гадала, какого цвета его глаза, и ощутила боль отчуждения: ее предназначение видеть и никогда не попадаться на глаза, тайно проникать в чужие разумы и не оставлять после себя ничего, кроме страха.

Она быстро глянула на небо. Лучше поспешить. Времени, чтобы составить четкое впечатление, практически не осталось, но даже намек на то, кто он такой, может оказаться полезным. Незнакомец в доме Эрил-Фейна. Что это значит?

Она посадила мотылька на его бровь.

И немедленно погрузилась в другой мир.

Каждое сознание – это новый мир. Большинство из миров сосредоточено в обыденности, в то время как другие более оригинальны: приятные, даже прекрасные, а иногда скользкие и необъяснимо неправильные. Сарай уже не помнила, как выглядел ее собственный мир, прежде чем она превратила его в зоопарк кошмаров. Ее разум – это место, в котором она боялась задерживаться после темноты и была вынуждена прятаться от него с помощью напитка, притупляющего сны своей сочащейся серой пустотой. Фантазии Богоубийцы тоже могли считаться царством ужасов, единственным в своем роде, а вот сны Сухейлы были нежными, как шаль, которая оберегает ребенка от холода. Сарай вторгалась в тысячи умов – десятки тысяч – и перешерстила своими невидимыми пальчиками бесчисленное количество снов.