Брайан Стейвли - Клинки императора [litres с оптимизированной обложкой]

Сейчас, однако, ему следовало сосредоточиться на том, чтобы сыграть роль императора, не выставив себя при этом ослом, – задача, к которой он совершенно не был уверен, что готов. Он снова посмотрел на пустующее кресло.

– К нам должен присоединиться кто-то еще? – спросил он, стараясь говорить беззаботным тоном.

На лице Адива под повязкой возникла лукавая улыбка.

– Как я уже сказал, Ваше Сияние, мы явились сюда с подарками.

Кадену пришлось напомнить себе, что, хотя для него известие о смерти отца было словно открытая рана, у Адива с Утом, как и у всех в Аннуре, было несколько месяцев, чтобы успеть привыкнуть к этому факту. Несомненно, они давно уже покончили с выражениями скорби; и тем не менее ему было трудно сидеть вместе с другими на праздничном ужине, в то время как его собственная скорбь – по крайней мере, те ее скудные остатки, которые не были изглажены годами хинского обучения, – все еще была столь сильна.

За каждым сиденьем стояло по слуге, и человек, стоявший за креслом Кадена, отодвинул его, опустив глаза к полу. Каден занял свое место с чувством некоторой неловкости. Восемь лет он сидел на жестких скамьях и сам приносил себе похлебку и хлеб из кухни и теперь находил обычаи императорского двора чужими и излишними. Однако теперь он был императором, а от императора ожидают определенного поведения.

Несмотря на свою повязку, Адив, казалось, ничего не упускал, и сейчас в углах его рта играла легкая улыбка. Каден начинал думать, что он не только заметил его неловкость, но и наслаждался ею. По мере того как молчание затягивалось, улыбка министра становилась все шире.

– Было бы неуместным, чтобы император вкушал трапезу в одиночестве, – наконец произнес он, приглашающе разводя руки и затем соединив их с резким хлопком. Двойные деревянные двери в конце трапезной распахнулись.

Каден широко раскрыл глаза. В дверном проеме, наполовину в темноте, наполовину освещенная горевшими в зале светильниками, стояла молодая женщина. Это одно могло быть достаточной причиной, чтобы обратить на нее внимание. В конце концов, общество в Ашк-лане состояло исключительно из монахов, и Каден не покидал его на протяжении восьми лет. Появление Пирр уже вызвало немало взглядов и перешептываний среди учеников, но если бы Акйил увидел это…

Если торговке нельзя было отказать в некоторой грубоватой элегантности, то женщина, стоявшая в дверях, выглядела так, словно явилась прямиком из мечты об изобилии и красоте – мечты, ставшей явью. На ней было длинное платье из сай-итского шелка, красного как артериальная кровь и текучего как вода. Сшивший его портной знал свое дело: покрой превосходно подчеркивал полноту ее груди, изгиб бедер; отдельная полоса ткани обвивала ее шею и была завязана под подбородком затейливым узлом.

Однако еще более поразительной, чем ее одежда, была сама женщина. В Рассветном дворце встречалось немало привлекательных женщин – жены атрепов, знаменитые куртизанки, дюжины жриц и принцесс, – но Каден мог бы поклясться, что никогда не видел никого прекраснее. Волосы, черные как ночь, водопадом струились по ее плечам, окаймляя бледное лицо с полными губами и высокими скулами. Она вполне могла быть одной из неббарим, о которых он читал в детстве, – это было существо невероятной красоты и грации, словно явившееся из сказок, какие рассказывают на ночь. Впрочем, неббарим давно перестали существовать, если вообще когда-либо существовали, а эта женщина была более чем реальна. Каден выбросил детские истории из головы.

Адив склонил голову набок, словно прислушиваясь к воцарившейся в помещении тишине, – все ошеломленно молчали. Спустя несколько мгновений он широко улыбнулся, очевидно удовлетворенный произведенным эффектом, и заговорил:

– Ее зовут Тристе, и узел, завязанный у нее на шее, Вы можете в любой момент развязать. Хотя, – прибавил он, обращая к Кадену свою обескураживающе гладкую повязку, – я бы оставил ее по крайней мере частично упакованной до конца трапезы. Монахи хин славятся своим аскетизмом, но, боюсь, наша застольная беседа может пострадать, если она будет сидеть за столом в том, в чем ее сотворила Бедиса.

Повернувшись к женщине, он повелительно взмахнул рукой.

– Тристе! Подойди ближе, чтобы император смог оценить тебя по достоинству.

Молодая женщина приблизилась, не отрывая взгляда от каменных плит пола, но в ее походке не было ничего от застенчивости – Каден не мог отвести глаз от ее томно покачивающихся бедер. Он поспешно встал, едва не перевернув свое кресло, лишь в последний момент сумев ухватить его за спинку, молча проклиная себя и ругая идиотом. С другого конца зала зрелость тела Тристе заставила его полагать, что она старше него, что это взрослая женщина. Но когда она подошла поближе, он увидел, насколько она молода – ей было самое большее шестнадцать. Каден вскользь подумал, что в очаге, должно быть, разожгли огонь: он потел под своим балахоном так, словно пробегал несколько часов подряд.

– Ты должна поприветствовать императора, Тристе, – сказал Адив. – Будь благодарна, что ты досталась такому великому человеку.

Она медленно подняла голову, и Каден увидел, что ее округлые лиловые глаза наполнены страхом.

– Это великая честь, Ваше Сияние, – произнесла она с легкой дрожью в голосе.

Внезапно его охватило чувство стыда, смешанного с желанием, – стыда за то, что он так жадно пьет у нее на глазах, и стыда за предположение, что она может принадлежать ему, упакованная и доставленная, словно костюм от портного. Он наклонился к ней, чтобы освободить от узла, завязанного на горле, и его окутал аромат ее духов: смесь сандалового дерева и жасмина. Его голова шла кругом.

Он, казалось, несколько минут возился с простейшим узлом, смятенно осознавая, что костяшки его пальцев вжимаются в упругую плоть ее шеи, и чувствуя на своей спине взгляды небольшого кружка собравшихся за столом. Не смея еще раз взглянуть ей в лицо, он не отрываясь смотрел на тонкую витиеватую татуировку вокруг ее шеи, изображавшую ожерелье.

– Ну же! Она не поблагодарит Вас, если Вы заставите ее стоять слишком долго, – подстегнул его Адив.

Даже советник, с этой его треклятой повязкой на глазах, чувствовал его неловкость! А уж что думали о нем Тан с Нином, могла знать только Эйе… У Кадена горело лицо; все его навыки успокоения ума и замедления пульса, наработанные за восемь лет тренировок, покинули его. Одно дело боль, но это… это было нечто совершенно другое. Он подумал, что, наверное, никогда больше не сможет посмотреть Тану в глаза.

В конце концов шелковая лента упала на пол. Каден сделал шаг, чтобы отодвинуть для нее кресло, и обнаружил, что один из рабов уже сделал это. Он сделал неловкий жест, предлагая ей сесть. Адив снова хлопнул в ладоши, излучая благожелательность: