Брайан Стейвли - Клинки императора [litres с оптимизированной обложкой]

Шалиль снова повернулась к Карлу.

– Продолжай. Расскажи кадетам, что с тобой произошло.

Тот какое-то время бессмысленно таращился на небольшую толпу кадетов, будто бы в смятении: его челюсть ходила вверх-вниз, из уголка рта стекала тонкая нитка слюны. Валин подумал, что он, возможно, просто не расслышал слов Шалиль, но тут Карл повернулся и поднял трясущуюся руку, указывая скрюченным пальцем прямо сквозь прутья клетки.

– Вс-вс-встретил с-с-сларна.

Среди кадетов воцарилось оцепенелое молчание.

– То есть мы собираемся спуститься в пещеры, – наконец подытожила Анник. – Там мы будем сражаться с этими тварями. И если они нас укусят, мы кончим так же, как он.

– Значит, нужно просто не давать им себя кусать, только и всего, – высказался Юрл, нарочитым жестом отбрасывая свои светлые кудри со лба. – Должно быть, не так уж сложно для любого, кто знает свое дело.

Шалиль безрадостно хохотнула.

– О, они обязательно вас укусят! Как раз для этого Фейн с Блохой, не пожалев усилий, притащили сюда из Халовой Дыры эту парочку. Мы сами проследим за тем, чтобы они укусили каждого из вас! Кадеты спускаются в Дыру уже отравленными; именно поэтому они и спускаются в Дыру.

Долгое время кадеты просто смотрели на нее.

– Противоядие! – наконец догадался Валин. Очевидно, в пещерах находилось что-то, что могло служить противоядием от укуса сларнов.

Шалиль кивнула.

– Гнезда сларновых жен разбросаны по всем пещерам. В некоторых из этих гнезд есть яйца, молочно-белые штуковины размером примерно с мой кулак. То, что содержится в яйцах, предохраняет зародышей от токсинов их матерей. Вы находите яйцо: съедаете его и выбираетесь наружу; после этого вы здоровы и можете считать себя полноправными кеттрал.

– А если нет, – договорил Лейт, ткнув большим пальцем в сторону седого инвалида, – мы можем считать себя Карлом.

– Совершенно верно. Некоторым из вас в любом случае суждено оказаться на Арине. Ваш выбор: сделать это сейчас – просто вернуться на корабль и убраться отсюда, пока ваш ум и тело дееспособны, – или же спуститься вниз, в Дыру, и, возможно, вернуться оттуда развалиной.

Она помолчала, оглядывая группу кадетов. Некоторые из них несмело перетаптывались. Балендин открыл рот, словно собирался о чем-то спросить, но потом тряхнул головой и промолчал. Анник уже деловито натягивала тетиву на лук, хотя какой пользы она ждала от него в извилистых переходах пещер, было непонятно. Талал, кажется, просто беззвучно молился. Вперед не выступил никто. Судя по всему, лишения предшествующей недели исключили из их рядов всех, чья решимость не дотягивала до необходимой отметки.

Шалиль кивнула.

– В вашем распоряжении будет около суток после укуса, прежде чем последствия станут необратимыми. За это время вам следует найти яйцо и отыскать путь обратно на поверхность. Яиц должно быть достаточно для всех, но некоторые будет проще найти, чем другие. Вы можете действовать парами, группами или в одиночку. Вам не запрещается даже действовать друг против друга, хотя, учитывая естественные особенности Дыры, я бы этого не рекомендовала. Фейн выдаст каждому из вас по факелу. Их должно хватить приблизительно на десять часов горения.

– Десять часов – это меньше чем сутки, – запротестовал Юрл.

– Молодец, сообразил! Но это, в конце концов, не зря называется Халовой Пробой.

Кадеты некоторое время переваривали полученную информацию.

– Есть еще что-нибудь, что мы должны знать об этой Кентом клятой пещере? – спросила наконец Гвенна. Ее голос звучал скорее рассерженно, чем испуганно.

Самый уголок рта Шалиль слегка дернулся вверх.

– Там темно.

«Темно» было явным преуменьшением. Темно может быть ночью. Темно может быть в подвале. Темно может быть в корабельном трюме. Пещеры под Ирском были погружены в чернильный мрак – настолько абсолютный, настолько совершенный, что Валин вполне мог поверить, что весь мир исчез и что он ползет вперед в огромной бесконечной пустоте, где нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца. Ничего удивительного, что Халова Проба проводилась именно здесь. Если бы Владыка Тьмы самолично выбирал себе дворец, средоточие своей империи слепоты, изуверски извивающиеся переходы и лазы Дыры подошли бы как нельзя лучше.

Помимо темноты здесь была боль. Сотни ссадин, порезов и царапин, оставшихся от предыдущей недели, жгли Валина крошечными невидимыми угольками, в то время как боль в измученных до предела мышцах изводила его на каждом шагу. Боль была у него в черепе за глазами, боль была в его ребрах, когда он вдыхал, а фоном для всего этого служила боль от сларнового укуса – грызущий, разъедающий холод в мякоти его предплечья, обжигающий кожу и внедряющийся в нижележащие ткани. Инструкторы вызывали своих подопечных по одному, выкрикивая имя и затем коротким жестом указывая на клетку. Каждый кадет должен был сам просунуть руку сквозь прутья и держать ее, пока сларн широко разевал свои челюсти, и затем высвобождаться от твари, которая рвала его конечность, мотая взад-вперед своей ужасной безглазой башкой. Если верить Шалиль, огонь, пылающий под его кожей, будет усиливаться и разрастаться, разгораться все ярче и горячее, пока не достигнет его сердца. К этому моменту будет уже поздно что-либо делать.

Он потерял счет поворотам и изгибам лабиринта уже спустя час пути. Там, наверху, у него было неплохое чувство направления, но наверху существовали десятки незаметных подсказок: солнце, светящее в глаза, ветерок, ерошащий волосы, ощущение почвы под ногами. Здесь не было ничего, кроме острых углов, скользкого камня и темноты. Валин сотню раз думал, не зажечь ли факел, и сотню раз подавлял это желание. Все равно он уже заблудился, и, кроме того, свет понадобится потом, чтобы найти яйца. Сларны гнездились глубоко под поверхностью земли, и, наверное, лучше было сперва уйти поглубже без факела, а светом воспользоваться позже, когда он будет действительно необходим.

Разумеется, «время» было в Дыре весьма сомнительным термином. В отсутствие солнца или звезд, склянок или приливов измерить течение времени не было никакой возможности. Валин пытался считать шаги, но нагрузки предыдущей недели и здесь взяли свое: вымотанный, он не проходил и сотни шагов, прежде чем начинал сбиваться, а считать сотнями он быстро бросил. Единственным средством отсчета для него стала разрастающаяся боль от укуса сларна, которая ползла вверх по руке уже выше локтя, затопляя его сосуды разъедающим холодом. И это правильно, понял он: в конце концов, ни солнце, ни приливы больше не шли в расчет. Все человеческие обычаи и ритуалы, на которые он привык ориентировать свою жизнь, были настолько же далеки и бессмысленны, как не видимые отсюда звезды. Здесь имела значение только боль и распространение боли. Боль стала его единственными часами.