Брайан Стейвли - Клинки императора [litres с оптимизированной обложкой]

В последнее время – с загадочного предупреждения умирающего эдолийца – он все больше чувствовал растущую необходимость поскорее покончить с испытанием. Те, кто переживал Пробу, получали назначения в крылья на роли, для которых прошли обучение, что означало, что после недолгого испытательного срока он начнет командовать собственной небольшой группой солдат и будет наконец вправе покинуть острова. Если бы ему дали разрешение, он смог бы отправиться к Кадену, чтобы предупредить его. На протяжении предыдущих пяти недель Валин почти не думал ни о чем другом; вполне понятно, что за Кадена он волновался больше, чем за Ха Лин. Никогда, даже в самых худших своих предчувствиях, он не представлял, что Проба может стать для нее фатальной.

О, конечно, скорее всего, ей бы сильно досталось. Он тоже не обошелся бы без увечий. Все это было частью его фантазий – как они получат ужасные, но несмертельные раны, которыми впоследствии будут щеголять, бахвалясь друг перед другом пройденными испытаниями, перенесенными лишениями, поверженными врагами. Однако, как выяснилось, жизнь кеттрал не особенно хорошо увязывалась с историями. В историях солдаты обменивались подначками и импровизированными шуточками, одновременно с небрежным изяществом расправляясь с противником. В историях солдаты оставались жить, Кент их побери.

Он перевалил через невысокий холм и уставился на погребальный помост. Известняковый щебень, из которого в значительной мере состояла почва Киринских островов, делал невозможным погребение в земле, и хотя кеттрал проводили бесчисленные часы под водой, выполняя различные учебные и боевые задания, никто не хотел навечно упокоиться в ледяных сине-черных океанских глубинах. Кеттрал сжигали своих мертвецов – тех, чьи тела удавалось вернуть, – здесь, на этом мысу, на угловатой известняковой плите, торчащей из земли, словно кость, прорвавшая кожу.

Очевидно, кто-то построил помост ночью, пока Валин и остальные его однокурсники спали мертвецким сном – сколачивал доски, аккуратно и тщательно, словно столяр, несмотря на то, что все это делалось лишь для того, чтобы потом сгореть в огне. «Вот так же и мы, – подумал Валин. – Мы учимся, оттачиваем навыки, тренируем наши тела… а потом погибаем».

Он заставил себя поднять взгляд с помоста на лежащее наверху тело. Кто-то позаботился о Ха Лин с той же тщательностью, с которой была сделана постройка. Она лежала в своем парадном мундире, с аккуратно сложенными на груди руками; глаза были закрыты, словно она спала. Ужасные раны, обезобразившие ее тело, послужившие причиной ее смерти, были теперь не видны – скрыты под черной материей. Ее волосы были зачесаны со лба назад, так же как делала она сама, выбравшись из воды после долгого заплыва. Валину до боли захотелось шагнуть вперед, дотронуться до ее лица…

Однако это было невозможно. Даже здесь существовал протокол, который следовало соблюдать, поэтому он вытянулся по стойке «смирно» рядом с группой собравшихся кадетов, устремив глаза на гладкое лицо Ха Лин, и приготовился ждать, пока Дэвин Шалиль начнет свою речь.

Чья-то рука легко дотронулась до его плеча. Талал. Еще один, кто выбрался из Дыры более потрепанным, чем вошел. Его лицо было серьезным.

– Из нее вышел бы хороший солдат, – тихо произнес он.

Валина вдруг затопил гнев, горячий, ослепительно-яркий и неожиданный.

– Она уже была хорошим солдатом! – рявкнул он. – Лучше, чем все остальные, мать их!

Он махнул рукой в сторону окружавших их кадетов. Талал кивнул, открыл рот и снова закрыл его.

– Ну что? – не мог успокоиться Валин. – Что? Хочешь предложить мне еще какое-нибудь вялое утешение?

Несмотря на терпимость, проявляемую Гнездом по отношению к личам, Ха Лин никогда не могла заставить себя доверять им, даже Талалу, и теперь уже само то, что юноша стоял перед ним, имея на себе всего лишь несколько порезов и ушибов, в то время как она лежала мертвая на твердом деревянном помосте, вдруг показалось Валину каким-то ужасным оскорблением ее памяти.

– Ты спустился в Дыру со своим колодцем, со своими кеннингами, – продолжал Валин, все больше заводясь и повышая голос. – Под защитой своей скрытой силы! Все равно что спускаться с дюжиной охранников. Мы могли бы вручить тебе яйцо прямо там на острове и не устраивать все это Кентом клятое представление! А она пошла, не имея с собой ничего. Ничего!

Лицо Талала стало непроницаемым.

Гвенна положила руку на предплечье Валина, но он сбросил ее:

– Отстань от меня! Отвяжитесь от меня, вы все! Катитесь к Кенту в задницу!

Боясь, что кого-нибудь ударит, он отступил в сторону, чтобы его отделяло от группы некоторое расстояние, и начал глубоко дышать, набирая полные легкие воздуха. Кровь бешено пульсировала в жилах, и у него ушло какое-то время на то, чтобы разжать кулаки.

Над южной линией горизонта двигалось несколько грозовых облаков – черные пятна в серой пелене насыщенного влагой воздуха. Время от времени ветвистая молния срывалась вниз, пронзая волны, и спустя пару долгих мгновений за ней следовал приглушенный раскат грома. В конце концов Шалиль выступила вперед перед помостом. Она долго стояла, рассматривая Ха Лин, потом повернулась к собравшимся кеттрал.

– Сегодня мы отмечаем утрату троих наших собратьев.

Валину приходилось постоянно напоминать себе, что Ха Лин была не единственной жертвой. Неммет, лич, и Квинн, начинающий пилот, попросту не вернулись из темных подземных переходов. Ходили слухи, что после того как Проба закончилась, Фейн, Сигрид и Блоха отправились на поиски, однако двое кадетов пропали бесследно. Что-то поглотило их – то ли сларны, то ли обвал, то ли сама эта бесконечная, змеящаяся тьма. Другим повезло больше, однако не все вернулись благополучно. Феррон сумел найти яйцо, однако потерял руку, отбиваясь от стаи сларнов. Эннел в темноте упал с карниза и раздробил себе колено. Разумеется, Гнездо обеспечит их работой, но никто из них никогда не сможет летать на задания.

– Прибывая на эти острова, – продолжала Шалиль, – каждый из нас отказывается от той жизни, которую мог бы иметь. Мы расстаемся с домашним уютом, радостями мирной и обеспеченной жизни, с чувством безопасности, которую дает нам империя. Взамен мы соглашаемся на боль, на лишения, а также, как напоминает нам нынешнее событие, на смерть. Мы отказываемся от семьи, от своих матерей и отцов, братьев и сестер, наших кровных родственников, которых можем больше никогда не увидеть. Нашей семьей становятся те люди, которых мы встречаем здесь.

Валин оглядел собравшихся кадетов. Анник, в кои-то веки без лука в руках, смотрела в сторону гавани: очевидно, ее больше интересовала надвигающаяся непогода, нежели похороны. Гвенна сердито отдирала корку с длинной глубокой царапины, шедшей от ее локтя до запястья. Балендин, лицо и руки которого покрывали свежие шрамы, рассматривал тело Лин с непроницаемым выражением. Юрл умудрялся излучать надменность и самодовольство, даже несмотря на кровоподтек, закрывавший половину его лба. «Да уж, семейка, Кент ее забери», – угрюмо подумал Валин. Большинству этих людей он не доверял, а двоих хотел убить. Месть за нападение на Лин больше не имела смысла, но, с другой стороны, все это Шаэлем проклятое мероприятие начинало казаться бессмысленным. Несмотря на все свои усилия, он был не ближе к раскрытию заговора среди кеттрал, чем в тот день, когда трактир Менкера рухнул в бухту. Одно за другим он рассматривал лица – Анник, Раллена, Юрла, Талала, – и каждое было более непроницаемым, чем предыдущее. Предполагалось, что он будет воином, обнаженным клинком между гражданами империи и их врагами, и тем не менее вокруг него люди умирали один за другим, те, кого он любил, и те, кого едва знал. В его животе образовался тугой узел; его рвали на части гнев на неведомого, безликого врага и отвращение к собственным просчетам.