Екатерина Годвер - Алракцитовое сердце

- Нехорошо. Надо бы повежливей с гостями, красавица, - хмыкнул мужик с перевязанной головой.

Деян был с ним почти согласен.

"Глупо, Серая. Или ты надеешься, что, если разозлить их, они покончат с тобой прежде, чем надругаются? Тоже глупо. Нужно было спасаться, пока был шанс".

Но, хотя бегать Эльма могла быстрее зайца, убегать она не умела вовсе.

- Они... Это мои товарищи, Эл, - Кенек выпрямился, отодвинув от груди Деяна ружье, и покосился на своих спутников. Голос его теперь звучал едва ли не смущенно. - Мы служили вместе... раньше.

Деян попытался подняться, но кто-то из "товарищей" метко пнул его под ребра, и он вновь повалился на пол, вскрикнув от резкой от боли. Эльма встревоженно взглянула в его сторону; Деян жестом поспешил показать ей, что цел и невредим.

- Новые товарищи, да, Кен? - нахмурившись, спросила Эльма. - Что же случилось с прежними?

- Их больше нет, - просто ответил тот.

- Что? - глупо переспросила Эльма.

- Навоевались, отвоевались, достались червякам и воронам! Барм, Халек, Изан, Мажел, Нарех, Вахек - никого из них нет больше! - В басе Кенека прорезались по-бабьи визгливые нотки. - Кому свезло - тех нашпиговали свинцом, насадили на штыки, поджарили колдовством. Им еще повезло, да! Тем, кто не подыхал от заразы в ранах, не выл по три дня в госпитале, не изошел кровавым поносам, как Хал. Они все теперь кормят червей. Все!

- Мой брат? - глухо спросила Эльма. Если ее прежняя напускная твердость и могла кого-то обмануть, то сейчас страх и растерянность, гнев, отчаяние - все проступило в ее голосе.

- Когда мы уходили, Петер был жив, - помедлив, с видимой неохотой ответил Кенек. - Мы звали его уйти с нами, но...

- Да-да. Наш дорогой сержант! - перебив Кенека, рыжебородый мужчина в рваной куртке на голое тело вышел на середину комнаты. - Ну, сейчас-то сержант, как пить дать, уже в земле гниет. Бравый, сметливый, честный служака Петер. - Голос рыжебородого так и сочился ядом. - Который любит пошептаться с капитаном.

- Он нас выдал. Из-за него пришлось прорываться силой. - Мужчина с перевязанной головой прошел следом. Говорил он тихо и вкрадчиво, но звучало это куда страшнее, чем крики Кенека. - Мы с Барулом потеряли четверых друзей. Потому заслуживаем хорошей награды, как думаешь, красавица?

- Твой брат - дурак с навозом в голове! - заорал Кенек. - Отступаем с весны, не сегодня-завтра все в землю ляжем, а ему дальше воевать охота... Война! - он разразился потоком ругательств. - Можешь себе представить, как мы воевали, ты, женщина? Не можешь! Два дня без продыху месишь грязь, тайком жуешь ремень, душу отдать готов за плесневелый сухарь. А потом приходит приказ, и ты плетешься обратно, от усталости имени своего не помнишь, но оно тебе больше и нужно: к исходу второго дня вываливают из-за пригорка синезнаменные и палят в тебя из ружей, насаживают на пики, как свиней на вертела, давят лошадьми! А сверху жарят молнии, дождик до костей прожигает: колдуны плевать хотели, сколько своей пехоты вместе с чужой поляжет, они даже конницу не шибко берегут. И ты снова бежишь; даже радоваться, что жив, сил нет...

Он перевел дыхание и продолжил:

- В лагере глаз сомкнуть невозможно: в госпитальной палатке раненые воют. Воды нет, перевязок нет. Чем в такую палатку попасть - хуже только в плен... Еды нет, порядка нет, справедливости нет! Тебя отправляют в деревню за фуражом и секут за то, что вернулся ни с чем. А в той деревне четыре взвода до тебя побывало! Вместо амбаров - головешки; деревенские, кто еще не помер, ловят крыс и кожи вываривают. И в следующей так же. И в следующей. Скоро и тут, в Орыжи, будет так. Идем с нами, Эльма! Доверься мне, прошу... У нас получится. Война проиграна, хватит, навоевались! - Кенек снова сорвался на крик. - Да чтоб король и его прихвостни, чтоб вся эта благородная шваль, все выродки в чистых мундирах передохли! Чтоб их заставили жевать упряжь, а после разорвали лошадьми! Чтоб их сварили заживо! Да, мы сбежали, Эл. И мы дураки, немногим лучше Петера, сожри его волки, мы большие дураки, что не сбежали раньше! Бергичевцы наступают, первые отряды объявятся здесь еще до зимы; вы обречены... Но я пришел за тобой. Идем с нами! Мы с парнями при оружии - сумеем отбить лодку. Перережем глотки, выпустим кишки каждому, кто станет на пути! Уйдем за реку, дальше, как можно дальше, затеряемся среди других беглецов; знаешь, сколько их? Да откуда тебе знать, женщина! Но ты поймешь, едва увидишь... Как только парни отдохнут и наберут еды, уходим!

Кенек то орал, исходя слюной, словно бешеный, то скулил, как побитый щенок; заикался, упрашивал слащавым голосом - и снова срывался на крик, размахивал руками, как припадочный. Он и был, возможно, безумен: пережитое повредило его разум, перемололо, как мельница, отравило страхом и злобой. От прежнего Кенека Пабала в нем осталось меньше, чем в меховой куртке - от зверя... Одна кожа да шкура, оболочка. Он был жалок и был бы достоин жалости - если б не ружье и "товарищи" за спиной, такие же бешеные, как он сам.

- Вас поймают и повесят. Как вы того и заслуживаете, Кен, - тихо сказала Эльма. Сейчас в ее голосе слышалась какая-то мертвенная, спокойная грусть. - Так это правда, что из-за меня ты привел в Орыжь своих... товарищей?

"Обязательно когда-нибудь повесят. Но не скоро. Если все так, как он говорит, - подобных им сотни, тысячи, и каждый второй сбежал, прихватив оружие. Всех сразу не переловишь и не перевешаешь". - Деян незаметно - он очень надеялся, что незаметно! - отполз от двери и сел, прислонившись спиной к приставленному к стене табурету. В шести-семи шагах, в углу, стояли костыли.

Дышать было больно, простреливало в колене, но Деян загнал боль, дурноту, и жгучую пустоту в сердце на самый край разума. Нельзя было думать об ушибленных ребрах, о том, что Нарех никогда больше не будет, запрягая лошадь, насвистывать "Где ж ты прячешься, златоокая", а Мажел никогда больше не попытается забороть одной рукой соседского пса. Нельзя! Что случилось, то случилось.

Эльма стояла перед Кенеком, глядя тому в глаза и развернув плечи с княжеским достоинством; линялая шаль поверх старой рубахи смотрелась на ней не хуже парадной мантии.

"Зачем ты его злишь, выслушиваешь помои, Эл? Может, думаешь - это я дам деру, пока никто в мою сторону не смотрит?" - Деян невольно улыбнулся. Будь хоть малейший шанс спастись, такое предположение наверняка рассердило бы его, но не теперь, когда все было кончено. Сейчас он чувствовал лишь гордость за упрямую и храбрую подругу...

Даже если б он не замешкался и раскроил Кенеку череп - Эльма все равно не бросилась бы бежать, оставив его. Он охотно отдал бы жизнь, чтобы еще раз дать ей шанс спастись, - и попытался бы, представься ему такая возможность, пусть даже она и посчитала бы это глупым... Но что случилось, то случилось. Нельзя было думать о том, что уже случилось.