Екатерина Годвер - Алракцитовое сердце

- Умирал, но не умер. Но это поправимо. Пей. - Деян приподнял голову чародея и поднес ко рту кружку, однако чародей отвел его руку, ухватив за запястье:

- И ты! Тебя тоже не может быть здесь. Ты ушел.

- Захотел - ушел, захотел - вернулся: на то я и "свободный" человек, о чем ты любишь мне напоминать, - буркнул Деян, пытаясь высвободить руку: хватка Голема оказалась неожиданно крепкой. - Пей, если хочешь жить. Если...

Он осекся: запястье пронзила жгучая боль.

- Прекрати! Ты что творишь?!

- Зачем?

Голова чародея без поддержки бессильно упала на лавку, но пальцы сжались еще крепче.

- Не дури... твою же мать!.. - Деян рванул руку изо всех сил, но проще было бы вырваться из медвежьего капкана. Кожа будто плавилась; боль то отступала, то вновь пронзала руку раскаленной иглой от плеча до кончиков пальцев. Деян, извернувшись, дотянулся до ножа и приставил лезвие чародею к горлу. - Прекрати немедленно, или я сам тебя убью! Слышишь меня, Голем?! Ты... - Деян, наклонившись, лучше разглядел его лицо и замер, пораженный, на миг позабыв о терзавшей запястье боли, - такая невероятная мука искажала сейчас черты чародейского лица. Глаза Голему были закрыты; из-под век проступили слезы.

- Зачем?! - глухо повторил чародей. Он не управлял своим колдовством, если вообще осознавал, что использует его.

"Что же это, Господи... Мрак Небесный!".

Деян стиснул рукоять ножа. Боль в запястье была невыносима: если чародей еще не искалечил его, то мог сделать это в любой миг. Стоило немедля перерезать ему глотку и не мучиться за то совестью. По уму, незачем было и пытаться отвести от него смерть, потому что, как он сам сказал - зачем ему было жить? В сущности, незачем...

И это было неправильно . Чудовищно и неправильно .

Тысячу раз за бесконечно долго мгновение Деян решал нанести удар, и тысячу раз отказывался от своего решения.

- Перестань. Не используй силу. Пожалуйста! Остановись, Голем... Рибен. - Деян перевел дыхание. Глаза слезились от боли, говорить спокойно стоило огромного труда. - Ты искалечишь меня и убьешь сам себя, если продолжишь. Перестань! Ну же...

Красноречие окончательно оставило его, но спокойный тон подействовал на чародея, или же у того кончились силы - но хватка ослабла, и колдовство иссякло. Расплескавшийся отвар из кружки, теплый и липкий, стекал в рукав, смешиваясь с кровью от раскрывшегося пореза на ладони.

Деян сунул нож под лавку и освободившейся рукой разжал чародею пальцы. Кисть слушалась нормально; только на коже наливался багровым свежий ожог - но эта мелочь сейчас не требовала внимания.

"Господь всемогущий... - Деян, чувствуя себя совершенно обессиленным, ткнулся лбом в лавку. - Если так продолжится, я долго не выдержу..."

Наступило утро, холодное и пасмурное; за ним - такой же день. Лес вокруг хижины буквально кишел животными: еще до полудня в ловушки попались два зайца и куропатка. Чувствовалось в таком изобилии что-то противоестественное, и все же Деян был этому рад чрезвычайно: рядом с ручьем нашлось еще три заросших грядки, но пригодных в пищу овощей на них осталось не так много, чтобы надеяться продержаться сколь либо долгий срок.

Зайчатина просаливалась в единственной нашедшейся в хижине кадке, куропатка плавала в котелке. От густого мясного запаха рот наполнялся слюной. Деян не помнил, когда сам ел вдоволь в последний раз; сильнее, чем есть, хотелось только спать, но поесть и заготовить мясо впрок необходимо было прежде всего.

Чародей спал беспробудным сном; выглядел он не так скверно, как накануне, потому Деян посчитал, что лучше его пока не тревожить. Чтобы не заснуть, достал инструмент и взялся разбирать ружье. Не так уж ржавчина его и попортила, как оказалось, но возможно ли его привести в порядок, Деян не знал: Беоновы объяснения забылись за годы, и инструмента ружейного он сам в руках сроду не держал. Отрешенно он водил прутом изнутри ствола, рассуждая в мыслях, что за странная вещь - такое мудреное оружие, вся хитрость которого служит тому, чтоб сподручней было человеку убивать человека. Предназначение подобное отталкивало, но мощь - притягивала. Приятно было ощущать ее в руках... Однако даже эта чудовищная, противная воле небес мощь уступала колдовству.

"Намного уступала: у Кенека с Хемризом не было ни шанса. - Деян, вспомнив развороченное ружье, взглянул на чародея.- Чудны дела твои, Господи!"

Невозможно было поверить в то, что этот человек - обессилевший, измученный - обладал невообразимым могуществом; способен был разрывать металл, выворачивать землю наизнанку одним движением руки.

Наконец мясо подоспело; можно было позволить себе еду, отдых и сон.

Что-то разбудило его. Деян немного полежал, притворяясь спящим, затем открыл глаза - но ничего не изменилось: вокруг стояла непроглядная темнота, густая и вязкая, как смола, поглотившая все цвета и звуки.

Захлестнутый страхом, он вскочил с лавки, оступился и больно ушиб ногу о ящик. Лишь тогда мир снова стал нормальным: проступил силуэт великана в углу у стены, стол, потухший очаг, темная фигура на лавке напротив. Чародей был в сознании и, приподняв голову, смотрел на него.

Чародей и разбудил его, окликнув, - теперь Деян это понял.

- Это было... что-то произошло сейчас? - Деян нащупал кремень и подпалил сразу три смолистых щепки, чтобы скорее разогнать темноту.

- Может быть. Не знаю. - Чародей откинулся на набитый мхом мешок, служивший ему подушкой, и уставился в потолок. - Я подумал, что снова ослеп.

- И все? Поэтому нужно было меня будить?

- Я сейчас не чувствую силу. И не почувствую еще долго.

- Спасибо за отличную новость, - проворчал Деян. Никакой "силы" он не чувствовал и плохо себе представлял, что это такое, зато всем телом ощущал, насколько устал, хотя проспал не так уж и мало, раз воздух в хижине успел выстыть. Разламывалась голова, ныли все кости, все ссадины и порезы, и особенно обожженное запястье. Снаружи тянулась ночь, и сколько оставалось еще до рассвета, не хотелось и думать.

Вообще ничего не хотелось.

Но пора было прогревать хижину, потому Деян запретил себе смотреть на лежанку, развел в очаге огонь и поставил греться воду.

- Мне нужно наружу. Помоги встать, - подал голос чародей. Тон его оставался раздражающе спокойным, без хотя бы толики смущения, с какой приличествовало бы просить об одолжении.

"Приказывать привык, повелевать, мерзавец. - Деян не двинулся с места. - Что стоит сказать - так все сразу по-твоему..."

Чародей повторил просьбу.

- Я слышал. Досадно, наверное? - Деян, наклонившись над лавкой, заглянул ему в глаза. - Быть колдуном, каких свет не видывал, - и не мочь самому выйти по нужде. А, Голем?

- Раз я тебе отвратителен пуще прокаженного, - чародей равнодушно встретил его взгляд, - зачем тогда спас?