Сергей Мясищев - Обреченный на скитания. Книга 8 [CИ]

— Тут, — девушка подошла и налила себе в глиняную чашку воды, — завтра нас переводят, — она начала расплетать косу, — неизвестно, куда еще поселят. Говорят, на шестой уровень переведут.

— Почему? — Веста начала развязывать шнуровку платья на груди.

— Не знаю. Может, порода там лучше, — распустив волосы, Ксин начала умываться. — Слышала, беглеца нашли?

— Какого беглеца? — насторожилась принцесса.

— Ой, ваше высочество, вы вот везде ходите — и ничегошеньки не слышите! — фыркнула Ксин. — Дней десять назад один из клети сбежал… фыр… фыр…фыр…

— Помню, — согласилась Веста, продолжая расшнуровывать платье, — как его зовут-то? Бородатый такой, седой совсем. Щупленький такой.

— А ведь и правда! — замерла Ксин, поворачиваясь к принцессе. Капельки воды с лица девушки стекали на лиф платья. Она вытерла ладошкой лицо. — Ведь не сходиться…

— Что не сходиться? — сердце принцессы тревожно забилось. Она предчувствовала какую-то большую беду, причём не смогла бы сама толком объяснить, в чём же дело.

— Сбежавший Нимгир совсем седой был. И худющий! А этот-то молодой. Высокий такой, и волосы у него светлые, хоть и лохматые. И руки. Вот такие мышцы, — показала девушка ладошкой над своим бицепсом.

— Это он, — прошептала Веста, — он пришёл.

— Ты о чём? — непонимающе посмотрела Ксин на венценосную подругу.

— Где он? — Веста судорожно затягивала лиф платья.

— Ты куда собралась? Фф — ф, ф — фф, — сдула Ксин мокрую чёлку с глаз.

— Ты что не поняла?! Это же Алекс, он пришёл за мной. За нами… — Веста, наконец, зашнуровав платье, стала собирать волосы в подобие причёски. — Где он?

— На шестом уровне, в пятнадцатом или семнадцатом забое, — растерянно проговорила Ксин.

— Не жди меня, я сегодня ночевать не приду! — Веста счастливо улыбнулась и выскочила каморки.

— Понятно… — так же растерянно отозвалась Ксин. — А ещё ему голову пробили, и в кандалы заковали…

Но принцесса этого уже не слышала. Она со всех ног бежала на встречу к своему любимому.

Всё произошло неожиданно. Я лишь коснулся поверхности зеркала на камне, как меня рывком втянуло вовнутрь. Хотя надо признать: не то чтобы «коснулся» — погрузил руку где-то по локоть. А там пустота. И вроде бы ничего не произошло. Просто рывок и всё. Такая же пещера, вот только зеркало медленно бледнеет за спиной.

— Э-э-э! Куда? — попытался я вернуться — и упёрся рукой в каменную стену. А зеркало уже и не зеркало вовсе — свечение, которое спустя несколько секунд пропало.

— Да ема-ё! — в сердцах я ударил кулаком о камень. — Ну какого полез? Придурок! Придурок! Придурок! — молотил я кулаком скалу. То, что это другая пещера, было ясно сразу: я вдруг оказался в длинном коридоре.

— ЗАК! Ответь! — я попытался воспользоваться новым видом связи с ИскИном. Не получилось… Буду надеяться, что на поверхности всё восстановится — и, значит, пойду я искать эту самую поверхность. Должен же тут быть выход!

Я пошёл в ту сторону, куда был подъём пола. Определил очень просто: справил нужду по маленькому и увидел, куда потекло. Вот уж где ночное зрение незаменимо: всё в серых цветах, но зато довольно детально.

Это и было последним, что я запомнил… Либо я не заметил выступ скалы и врезался в неё головой. Ага, затылком!.. Либо кто-то мне сильно помог, отправив в несознанку. Как-то мне в последнее время по голове слишком часто достаётся, так недолго и в овощ превратиться.

Следующее воспоминание — разговор двух особей мужского пола: голоса грубые, язык странный. Понимаю, но как-то через слово.

— Плесни на него водой, — голос басовитый. Что-то упало мне на лицо. Ватно-бархатистое такое. Потом опять голос:

— В несознанке он…

— И угораздило же тебя, — второй голос, — Гафлер теперь год будет тебе вспоминать порчу имущества.

— Та не-е, — первый голос, — он же дышит. Я ж его пустотейкой легонько так…

— Знаю твоё легонько. Башку вот ему пробил. Ладно, пусть юродивая с ним возится, можа выходит, — второй голос.

Они говорили еще чего-то, но я уже не понимал, проваливаясь в мягкое беспамятство. Следующее воспоминание было более приятным: ласковый голос утешал, как голос матери. Несколько раз я ощущал своё тело: его ворочали, что-то приговаривая, и от этих слов веяло домашним теплом и уютом.

Головная боль вывела меня из забытья. Что-то новенькое! Я уже свыкся с ней, как с хвостом и крыльями, но, оказалось, что головная боль может и разбудить… После этого я уже точно не спал, но в мыслях моих кружились образы Эмарисс: вот она улыбается, вот характерно наклоняет голову, чем-то возмущаясь, а вот хмурит свои брови — и на щеках её играет румянец…

Видения, как заевшая кинопленка, повторялись вновь и вновь, наполняя сердце тоской. А потом пришло осознание, что этого я больше никогда не увижу — и чем быстрее забуду, тем лучше будет для всех.

И тогда пустота вернулась в мою душу. Пустота и апатия ко всему.

Открыл глаза. Всё та же пещера. Высокий свод, следы кирок на стенах… Значит, рукотворная. Где-то сбоку мерцает свет, едва разгоняя темноту тусклым свечением. Попытался пошевелиться. Опа! Что это сдавливает щиколотку? Пошевелил ногой — и характерный звон цепи уточнил, что же это.

— Приехали, — прошептал я, — вот только в кандалы меня ещё не заковывали. Едрена корень!

Дотронулся до шеи. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд! Ошейник. Пощупал. Да, металл.

— Очухался? Кхе… кхе… кхе, — сиплый голос от противоположной стены, — во юродивая обрадуется.

— Ты кто? — выдавил я, удивляясь своему голосу.

— Я это я, а вот ты что за фрукт? На Нимгира ты ни разу не похож, — с усмешкой проговорил голос.

— Алекс я. Давно я тут?

— Та знаю, что Алекс. Во имячко-то дал Единый. Юродивая всё приговаривала: «мой Алекс» та «мой Алекс». Смех смотреть. Одно слово — юродивая. Она тебя уж, почитай, неделю обхаживает. Поначалу так ваще не уходила. Три цикла сидела подле тебя. Плакала, жалела тебя как родное дитятко. Я аж прослезился. Вычухала, однако, — рассуждал простывший голос.

— Кто это? Юродивая? — спросил я, хотя самому было глубоко безразлично, кто тут меня выхаживал и зачем. И вообще, почему я тут.

— Дивчина одна. Из дворцовых, — пояснил голос, — добрая девка. Вот и меня не гнушалась лечить. Даром что дворянка, гной из раны вычищала как заправский целитель. Вот же наградил Единый талантом.

— Почему юродивая? Звать так, что ли? — вяло проговорил я.

— Да какое там! — собеседник явно был рад поболтать. — Не знаю, как мать её называла, а тут зовут Юродивой. Воду носит по забоям, лечит, ежели кому нужно.

— Где я? — интерес шевельнулся на грани восприятия.

— Ясно где. У гномов в шахтах. Чо? Совсем память отшиб Кувалда? — участливо поинтересовался сокамерник.