Лео Кэрью - Волк

– Как бы то ни было, но ты напугал Уворена, – произнесла Кетура после долгой паузы.

Роупер скептически замычал.

– Правда! – убежденно сказала она. – Теперь он спит с Костоломом под кроватью. А эфоры ему часто видятся в кошмарных снах.

– Откуда ты знаешь?

– Откуда я знаю? Мы же теперь одна команда, муж. Если за спиной у тебя вдруг не окажется воинов, ты всегда обнаружишь там, например, меня. – Кетура подвернула ноги и оперлась на него. – Это я передала Вигтру информацию о Советнике-по-Продовольствию. – Роупер уставился на нее с удивлением. – Он в самом деле был виновен. И его преступление длились много лет.

– Ты должна была сказать мне.

– Как умная женщина, я собиралась хранить это в тайне, но теперь ты вынудил меня признаться.

Роупер рассмеялся, несмотря на грустные мысли, и обнял ее одной рукой.

– Ты удивительная жена.

– А ты неплохой лорд. Поверь, Уворен был бы намного хуже. Хафдис не может сказать о нем ни единого доброго слова. Но мне кажется, несмотря на ненависть, она все еще его любит.

– Серьезно?

Кетура кивнула:

– Или, по крайней мере, свои представления о нем. Она все еще надеется, что он изменится. Потому и об отравлении рассказала не сразу. Хафдис думала, что он на это не пойдет. Но Уворен любит только себя, отчего и стал гнилым. В его душе осталось так мало человеческого, что я поражаюсь, как эта борьба его еще не доконала. – Кетура немного помолчала. – На твоем месте я бы не стала переживать из-за липкого огня. Если ты зашел слишком далеко, то намного раньше, чем эфоры, за тобой придет Криптей.

– Я не знаю, как влиять на Криптей, – ответил Роупер. – Или что они считают приемлемым. Как мне править, если я даже не знаю о том, что мне позволено?

– Я схожу в Академию, – предложила Кетура. – Попробую разузнать о них побольше. Хранительницы истории подскажут, что именно вызывало вмешательство Криптея в прежние годы.

Неожиданно раздался стук в дверь, и Роупер вздрогнул. В памяти невольно воскресли матово-черный клинок и кукушка с распростертыми крыльями.

– Криптей никогда не стучит, – нетерпеливо сказала Кетура.

Роупер встал, поднял засов и потянул дверь на себя. За ней стоял лениво опирающийся на стену Хелмиц, а рядом с ним – Торри, Советник-по-Торговле.

– Мне передали сообщение, лорд, что я должен явиться к вам сразу же, как только вернусь, – сказал Торри. Советник совсем недавно сошел с корабля из Ганновера, где выступил в роли торгового посланника. – Надеюсь, я вас не побеспокоил?

– Конечно же нет, Советник. Благодарю, что пришли.

Роупер отступил назад, приглашая Торри войти. Кетура улыбнулась, не вставая с кровати.

– Добрый вечер, Советник. Как поживают ваши дочери?

Жена Торри подарила ему двух близняшек всего четыре месяца назад.

– Спасибо, мисс Кетура. Уже режутся зубки, – ответил Торри, принимая тисовый стул, который подал ему Роупер. – Путешествие в Ганновер стало приятным развлечением. Что здесь случилось, пока меня не было, лорд? – спросил он, повернувшись к Роуперу.

– Что вы имеете в виду?

Роупер налил Торри и Кетуре по кубку березового вина и взял себе третий.

– Спасибо. Атмосфера тут… будто произошла ужасная трагедия. Прошу прощения, лорд, но я не припомню, чтобы в крепости когда-нибудь было так тихо.

– Кто знает? – уклончиво ответил Роупер, хотя прекрасно знал все и сам. – Как прошла миссия?

– Успешно, лорд, – осторожно ответил Торри. – Договор пока небольшой, ограниченный поставками шерсти и меди в обмен на зерно и железо, но благодаря ему у нас появится хоть какой-то источник дохода. Со временем, когда отношения улучшатся, он может вырасти в нечто большее. Это было мудро, лорд. Мы дали понять, что отныне Черная Страна готова возобновить сотрудничество с внешним миром.

– Отличная работа, Советник. Это послужит хорошим началом. Я так понимаю, договор вступит в силу сразу после окончания зимы?

– Точно так, лорд. В море сейчас слишком бурно, но с весны обязательно начнем.

Советник провел с ними еще какое-то время, рассказав о Ганновере. Анакимы не любили путешествия. Едва ли один анаким из десяти тысяч мечтал выехать за пределы своей страны. Оттого и тот образ чужих земель, который нарисовал Торри, отличался особым, немного тревожным очарованием. Он рассказал о странном ганноверском диалекте – почти непонятном для ушей граждан Черной Страны. О том, что ганноверские князья уже переняли загадочную сатрианскую любовь к золоту (хотя и не могли точно ответить, в чем именно состоит его ценность) и живут в огромных дворцах, возвышающихся над крутоскатными крышами лачуг своих подданных. О том, что у них нет постоянных легионов – только личные боевые отряды князей и гражданское ополчение, мобилизуемое в случае нападения сатрианцев. Еда у них очень странная: хоть они и пекут хлеб, но он очень терпкий на вкус, а камни, которые они используют для помола, крошатся в пыль, портя муку. Не менее непонятны их обычаи. И даже сама страна пахнет не так, как здесь: в воздухе постоянно висит пыль и известь от непрерывно строящихся дворцов, вдоль улиц по открытым канавам текут грязные сточные воды, а пивоварни, не ограниченные одним определенным районом, наполняют весь город запахом ячменя, меда и дрожжей. Там даже дым пахнет по-другому – не богатым мягким ароматом пылающего угля, доминирующим в Хиндранне, но более жестким тяжелым запахом, который исходит от дров из ясеня и дуба. Услышав об этом, Роупер вздрогнул, а Кетура сказала, что ей нездоровится.

Для анакима дом – это нечто живое, то, что растет со временем. Он медленно погружает корни в землю – по мере того, как все больше воспоминаний о близких людях и особых моментах жизни становятся связаны с этим местом. Он становится единым целым с окружающими холмами, горами, лесами и реками. В ночное время анаким точно знает, какому моменту должно соответствовать то или иное расположение звезд, поэтому не нуждается в приборах для измерения времени. Ему известно, из-за какого пика покажется солнце в зимнее солнцестояние и как будет пахнуть земля, когда начнутся весенние дожди. Ему знакомы все старые деревья в лесу. Он знает, что мир населен духами, сотканными из ярких воспоминаний о людях, когда-то живших здесь или побывавших проездом. Оторванность от этих корней вызывала горькое чувство фраскала – завернутости в кокон – поскольку окружающая земля переставала дарить ощущение глубокой с ней связи.

Конечно, анакимам приходилось время от времени бывать за пределами своей страны. Они регулярно вторгались в Сатдол на протяжении столетий. А когда им казалось, что военный опыт, который они получали на острове, уже недостаточен, они посылали легионеров за море для участия в чужих конфликтах, чтобы те могли обновить свои быстро устаревающие военные навыки. Но такие командировки вызывали среди анакимов страшное уныние. По всеобщему мнению, именно этим объяснялся тот факт, что воевать против анакимов, находящихся на своей земле, было гораздо страшнее, чем против тех, кто оказывался на чужбине.