Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов

Ты назвала его товарищем по бою и бросила.

Но какое это имело значение по сравнению с воспоминаниями о наполненной розовым цветом и запахами женских духов спальне, где она его нашла.

– Лаагвара – это цепь, у которой два ошейника, – ответила она на том же языке. – Ты не можешь надевать его на одного, снимая одновременно с другого.

Она оглянулась. Пятеро мужчин, неся шестого, были уже в сотне шагов от них. Она нашла повод для того, чтобы сменить тему:

– Ты раздразнил их, растоптав Мамой Бо их лавку?

Махаут ответил не сразу. Она дала ему минутку, демонстративно отвернувшись, чтобы он успокоился. Мы те, кто мы есть, и сами несем тяжесть наших решений и провинностей, до самых ворот Дома Сна. Она могла понять отчаяние ребенка, у которого рушится весь мир, но розовость и запах духов все еще наполняли ее воспоминания.

– Это… – Он громко высморкался, откашлялся и сплюнул снова: – Это актеры обенусий . Разучивали новое представление на пляже за городом. Им не понравилась моя оценка.

Она взглянула на мальца. Тот все еще трясся, но уже не плакал. Внимательно мерил ее одним здоровым и одним опухшим глазом.

– Я не знал, что ты здесь. – Он разжал кулаки. – Сухи говорил, что ты прячешься в караван-сарае.

Она почувствовала легкий укол удовлетворения. Значит, ее хитрости помогли.

– Он не пытался вытянуть меня оттуда?

– Никто не войдет в иссарские дома – разве что сперва перебьет их обитателей. А если бы иссарам в ответ закрыли для наших караванов дороги через пустыню… – Он пожал худыми плечами, а Деана, несмотря ни на что, улыбнулась. Ну да, торговля прежде всего. – А князь…

– Не говори о нем, – прервала она быстро, словами и жестом. – Ничего не говори.

Самий сжал губы в тонкую полоску, сплел руки на груди. Когда бы он не был таким маленьким и худым, это выглядело бы почти забавным: стойка вызова против воительницы иссарам.

– Как пожелаешь. Я расскажу тогда, – скривился он горько, – о другом князе. Обрар Пламенный в городе. Вместе с десятью тысячами воинов.

Ей захотелось пожать плечами. Дела Юга ее не касались. И все же, больше из уважения к своему лаагвара , чем из-за настоящего любопытства, она спросила:

– Его впустили за стену? С армией? А Соловьи не протестовали?

– Нет, нет… Его пригласил Храм Огня, а Буйволы и Тростники поддержали. Соловьи не осмелились сражаться.

Он направился назад, к городу. Хотела Деана того или нет, но она последовала за ним. Они некоторое время шагали рядом, молчали.

– Кто-то сказал мне, – начала она, чтобы прервать тишину, – что Храм не желает Обрара на княжеском троне, поскольку тот может поменять всех жрецов на своих людей, а Роды Войны не примут его, чтобы он не надел на них настоящий рабский ошейник. Местные купцы тоже…

Самий прервал ее жестом:

– Всё изменилось за этот месяц. – Он со злостью пнул песок. – Всё. Говорят, Обрар привел десять тысяч воинов, потому что с меньшей силой до города он бы не дошел. И что ему пришлось провести три битвы, в которых он убил десять тысяч взбунтовавшихся невольников. И что их армия марширует на Коноверин. Сто тысяч людей.

Он свернул в море и некоторое время шагал там, энергично разбрызгивая воду.

– Аф’гемид Тростников ходит за ним, словно теленок за коровой, предводитель Буйволов – тоже. Только Соловьи еще стоят за Лавенереса… Нет, иначе: стоят не за, стоят… рядом. Между ним и остальными. Согласились на испытание Оком, на схватку между двумя князьями перед лицом Владыки Огня. Больше следят, чтобы он не сбежал, чем… охраняют. Их тоже напугало то, что происходит за стенами. Меньшие ахиры пали, большие города закрыли ворота и шлют мольбы о помощи, плантации горят, рудники и мастерские превращаются в руины. Хозяева погибают, а невольники из всех групп расплачиваются за годы обид.

На этот раз она все же пожала плечами:

– Не нужно было покупать стольких рабов с Севера. Кто-нибудь мог бы сказать, что плоды гнева прорастают из зерен обид.

– Наверняка какой-нибудь плохой поэт. – Самий глянул на нее щелью подпухшего глаза и неожиданно широко улыбнулся: – Зато кто-нибудь рассудительный сказал бы, что если бы не купили тех людей, то грабящие империю конные варвары вырезали бы их до последнего. Всякая вещь обладает больше чем одной стороной.

– Сказала змея, съедая мышь с хвоста, – фыркнула Деана. – А кое-кто еще добавил бы, что, если бы Коноверин и княжества не нуждались бы в рабах для трудов, кочевники не напали бы на Меекхан и не брали бы людей в неволю. Как знать, может, они предпочли бы с Империей торговать.

– Возможно… Не знаю, – на этот раз пожал плечами Самий. В его улыбке появилась печаль. – Но теперь Храм согласился, чтобы Обрар доказал чистоту своей крови. Это случилось вчера, на глазах у всех, кто поместился на площадь у Ока. Князь Камбехии шагнул внутрь, поклонился на четыре стороны света и вышел. А потом громко произнес вызов Лавенересу. Завтра… завтра они проведут схватку в Оке, на жизнь и смерть. А город станет на это смотреть и падет на колени перед победителем.

Ее удивило, что слова Самия так мало ее задели. Запах тяжелых духов, наполняющий ее память, приводил к тому, что это были уже чужие дела чужих людей.

– Я полагала, что Коноверин любит своего князя, – проворчала она как можно более равнодушным тоном. – Помню, как его приветствовали.

– Любит. И никто не рад целовать камбехийские сандалии. Солдаты Обрара уже ведут себя словно в покоренной стране. Но это город Ока, город Агара. И если Владыка Огня посчитал Пламенного своим ребенком… никто не воспротивится его воле. Не когда остальное княжество пылает, а шеи в ошейниках распрямляются даже внутри стен. Если бы Агар одним знаком указал, что происходит несправедливость, Обрар и его армия не вышли бы отсюда живыми. Кроме того, – махаут сплюнул в песок, уже без крови, – кто встанет во главе защиты? Храм явно поддерживает «избавителя», Тростники и Буйволы тоже, лояльность Соловьев хрупка. Дворец опустел, большинство придворных исчезли, спрятались по своим резиденциям, готовя одежды для триумфа нового господина. Сухи… – Парень повернулся к ней и показал раскрытую ладонь: – Сухи говорит, что при падающем властителе остается не больше людей, чем пальцев на одной руке.

Он пнул волну с такой злостью, что забрызгался по макушку. Развернулся и принялся взбираться на прибрежную дюну.

Деана подумала, как много изменилось с того момента, как она покинула город. Завтра слепец и молодой князь войдут в круг, выжженный на каменном полу, чтобы провести поединок. В ее родном к’иссари слова «поединок» и «справедливость» имели общий корень, аахи, ибо поединок – честная схватка двух равных противников. А тут произойдет убийство – во имя древних обычаев и спокойствия новой династии. Нет иной дороги, кровь, пролитая в Оке, помажет нового властелина Белого Коноверина, словно он – простой вожак пустынной банды, что бьется на ножах за первенство.