Роман Злотников - Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды

Наступил новый день, и надо было что-то делать. Возвращаться в Утреннюю Звезду, например… Оставаться в осиротевшем Дедушкином лесу одному Эвину не хотелось.

Он поднялся, разминая онемевшие ноги. Он не мог уйти просто так, он должен был что-то сказать старику. Попрощаться? Поблагодарить? Но обычные слова казались Эвину неуместными, а особенного ничего не придумывалось. Тогда мальчик проговорил первое, что пришло на ум:

– Ты станешь деревом, да?

Он, конечно, не ждал ответа. А ответ пришел. Дедушка не разжал губ, но его голос зазвучал в голове мальчика:

– Я был и останусь тем, кто я есть.

Мальчик больше обрадовался, чем удивился. А еще – почувствовал себя полным дураком. Надо же, сидел и молчал до утра, а можно было, оказывается…

– Вода всегда остается водой, камень остается камнем, дерево остается деревом, – прозвучало в его голове. – Суть вещей не меняется никогда.

После этого Дедушка замолчал окончательно. Мальчик подождал еще, мысленно прокручивая последнюю услышанную от него фразу… но так ничего и не дождался.

Уже уходя, он заметил в уголке глаза старика что-то… какую-то соринку… Поднял руку, чтобы ее смахнуть… и тут же опустил. Это была никакая не соринка. Это был первый пробившийся к утреннему солнцу листочек.

«Вода всегда остается водой, камень остается камнем, дерево остается деревом. Суть вещей не меняется никогда».

Как только Эвин-Тихоня проговорил про себя это, все сразу встало на свои места. Будто разум его, как барахтающийся в воде утопающий, вдруг нащупал под собой твердое дно, на которое можно встать и от которого можно оттолкнуться.

Одноглазый Стю ликовал; но – внутренне. Внешне он ничем своей радости по поводу удачно провернутого дела не показывал. Деловито распоряжался, расхаживал по плоту, закинув руки за спину, – но при этом старался не выпускать из виду Мартина. Который тоже не спускал с вероломного товарища настороженных глаз. И тот, и другой прекрасно понимали: до тех пор, пока один жив, второй всегда будет в опасности, и стоит только кому-нибудь из них расслабиться…

Впрочем, особо переживать из-за свергнутого верховода Стю не собирался. Авторитет у парней Ухорез уже потерял (в схватке-то вышел победителем он, Одноглазый!), и вновь подняться на прежние позиции у Мартина вряд ли получится. И потом… Что он может сделать, измотанный последней битвой, опустошенный энергетическими выплесками, с проколотым клинком вагула плечом и ножевой раной спины? Эх, жаль рука в последнюю секунду дрогнула (экспромтом все-таки действовал, спешил, чтоб не упустить удачный момент). Да и… пырнуть ножом верховода, под началом которого ходил не один год, – это тоже, знаете ли, волнительно. Добить бы его, но… дворянчики уже не дадут. Возможность упущена, сразу надо было!

Ну, ничего. Главное – все получилось. И верховодом стал, и дворянчиков, которым Ухорез продался, под себя прогнул. Последнее даже легче получилось. То, что этот Тихоня – несмотря на все свои бойцовские навыки – тонкокожий сопляк, Стю понял уже давно. Наслушался их разговоров с Гололобым. «Свое место», «свой Путь», «Сияющая тропа»… Чушь собачья, детский лепет. Этот Гололобый, братец его, двинутый монах, ему всякую белиберду задвигает, а тот кушает за милую душу. Переживает, мать его, что людей погубил… Проще надо быть! Ну, сорвался за жирным кушем; ну, не подфартило. Скажи спасибо, что живой остался, а не слезы размазывай… Те, кто погиб, – они сами виноваты. Каждый отвечает только за себя, вот так!.. Размяк Полуночный Егерь, вот и попался на крючок.

Стю не удержался, усмехнулся. Хорошо быть умным! Эти дворянчики себя гениями считают, а на самом-то деле… Вон он, стоит себе, голову опустив, думает о чем-то, мучается своими раздумьями. Ну, думай, думай, дело полезное…

Цыпа, сопя, ворочал шестом, плот быстро летел вдоль каменистого берега. И все рос и рос высоченный валун, на вершине которого горели два алых глаза таинственного Крикуна. И все четче вырисовывались чудовищные его очертания. Нет, он не был похож на птицу, как первоначально предположил Стю. Он скорее напоминал… человека. Вернее, великана… закутанного в длиннополый плащ. Хотя, может быть, «плащом» казались сложенные крылья? Все-таки еще многое скрывал этот проклятый, до смерти надоевший серый туман Тухлой Топи…

Вскоре открылось путешественникам свободное место между прибрежных камней – удобное, чтобы пристать и высадиться. Одноглазый мысленно закричал «ура», а вслух только небрежно вымолвил, обращаясь к Цыпе:

– Во-он туда правь!

– Не обманул Крикуша! – умильно проговорил Тони Бельмо, задрав голову к темневшему на вершине валуна «великану в плаще», ровно светившему алыми глазами. – Привел куда надо!

– Ну что, Гололобый? – осведомился Стю. – Кто прав-то оказался? За кем идти надо было? За человеком или за Тварью?

– Это каждый решает сам, – спокойно ответил Гололобый, который уже закончил накладывать повязку Мартину и теперь что-то такое мудровал над перевязанной раной, шепча непонятные слова, делая какие-то пассы руками. Надо же, и не жаль ему ману тратить на этого полудохлого неудачника.

– Эй, Тихоня! А ты как думаешь? – не спуская на всякий случай взгляда с Ухореза, поинтересовался Стю.

Тихоня по обыкновению своему промолчал.

«Нечего сказать, – подумал Одноглазый. – Уел я его, конечно…»

Он обернулся к Тихоне, готовясь увидеть его понурившимся, униженным, посрамленным…

И обалдел.

Дворянчик Тихоня, никакой не понурившийся и не посрамленный, а твердый и уверенный, стоял расставив ноги, держа в руках арбалет, стрела в котором – та самая, заряженная магией стрела, по древку которой бежали голубые искорки, – была нацелена вверх, прямо на позволившего людям приблизиться к нему Крикуна.

– Сдурел?! – воскликнул Стю.

– Не надо! – воскликнул Тони.

Тихоня нажал спусковой крючок.

Коротко взвизгнули блоки, сухо тренькнула тетива. Стрела рванулась к цели, оставляя за собой быстро тающий голубой след…

…И полыхнула в туманном небе громадным сияющим шаром! Вспышка, на мгновение осветившая все вокруг, выхватила из туманной мути громадную фигуру Крикуна, явила людям истинное его обличье.

Тварь не была похожа ни на птицу, ни на человека. Больше всего она напоминала морскую медузу: мощное вытянутое туловище, внизу переходящее в извивающиеся лохмотья щупалец, венчала непропорционально малая головка, на которой между двух красных глаз темнел длинный загнутый клюв.

Стрела ударила Крикуна как раз под клюв – вонзилась и целиком утонула в плоти, такая крохотная по сравнению с размерами твари, как иголка! Но от того места, куда она вошла, тут же побежали по всему гигантскому телу багровые прожилки – будто трещинки. Тварь на мгновение замерла, словно окаменела и вот-вот рассыплется на мелкие осколки…