Р. Бэккер - Тысячекратная Мысль

Убийство как раз в ее характере. Волчья жадность всегда оставалась крюком, на котором висели все ее побуждения. Она убила Ксерия не ради Священного воинства, но ради своей бесценной души. Конфас поймал себя на том, что насмешливо фыркает при этой мысли. Легче отмыть дерьмо от дерьма, чем очистить столь извращенную душу!

Он пребывал в неведении, мысли и тревоги бесконечно кружили в его голове, ускоряясь от непомерно больших ставок и вывернутой нереальности событий. Я император, думал он. Император! Но при нынешнем положении дел он был пленником своего незнания даже в большей степени, чем пленником скюльвенда. И поскольку его адепт Имперского Сайка Дарастий погиб, с этим ничего нельзя было поделать. Только ждать.

Он нашел старика простершимся на полу перед импровизированным возвышением и троном, который устроил ему Сомпас. Скюльвенд разместил пленников в доме из обожженного кирпича в центре Джокты, и хотя формально Конфас мог ходить куда угодно, у каждой двери дома стояла стража. К счастью, конрийцы были народом цивилизованным: они брали взятки.

Конфас занял свое место на возвышении, глянул на то, что прежде было полом меняльной комнаты. В сумраке на стенах проступали тусклые мозаичные рисунки, создавая какое-то особенное, домашнее ощущение. Едкий дым постоянно забивал ноздри. По милости скюльвенда им пришлось топить очаг мебелью. Сомпас оставался в полумраке, где-то вместе с рабами. Между четырьмя кадящими курильницами на пурпурно-золотом молельном коврике – украденном из какого-то храма, подумал Конфас, – лежал ничком человек. Конфас долго молча смотрел на него, на просвечивающую среди седых прядей макушку, в то время как в голове его вертелись тысячи вопросов.

Наконец он произнес:

– Полагаю, ты тоже слышал.

Конечно, ответа он не дождался. Кемемкетри был умен, а уж придворный этикет знал до тонкости. Согласно древней традиции, к императору никто не имел права обращаться без прямого разрешения. Мало кто из императоров соблюдал так называемый Древний Протокол, но после смерти Ксерия остались лишь эти правила. Лук выстрелил, и теперь нужно все устраивать заново.

– Разрешаю тебе встать, – сказал Конфас. – Отныне я отменяю Древний Протокол. Можешь смотреть мне в глаза, когда пожелаешь, великий магистр.

Двое белокожих рабов, галеоты или кепалоранцы, вынырнули из сумрака и подхватили адепта под руки. Конфас был ошеломлен – прошедшие месяцы сильно сказались на старом дурне. По счастью, у него еще осталась сила, нужная Конфасу.

– Император, – прошептал седой колдун, пока рабы разглаживали складки на его шелковой ризе. – Бог Людей.

Да… Таково его новое имя.

– Скажи мне, великий магистр, что думает по этому поводу Имперский Сайк?

Кемемкетри смотрел на него пристально, изучающе, что, насколько помнил Конфас, всегда выводило из себя дядюшку.

«Но не меня».

– Мы долго ждали, – сказал дряхлый адепт, – того, кто сможет по-настоящему воспользоваться нашими умениями… Ждали императора.

Конфас усмехнулся. Кемемкетри был способным человеком, и его раздражала власть неблагодарных. Он не мог похвалиться длинным списком предков – колдуны редко бывали родовиты. Он был из Широпти, потомок древних шайгекцев, много столетий назад сбежавших вслед за имперской армией после страшного поражения при Хупарне. Тот факт, что он все-таки стал великим магистром – широптийцы чаще становились ворами и ростовщиками, – говорил о его таланте.

Но можно ли ему доверять?

Из всех школ один Имперский Сайк подчинялся мирским властям. Ксерий, считавший всех людей столь же тщеславными и вероломными, как он сам, полагал, что колдуны втайне негодуют на необходимость служить ему и презирают его недоверие. Адепты Имперского Сайка очень гордились тем, что соблюдали старинный Договор – документ, связывавший все школы с Кенеем и аспект-императором Ближней Древности. Только Сайк хранил старинную верность. Остальных, особенно Багряных Шпилей, они считали почти узурпаторами, безрассудными наглецами, чья жадность угрожает самому существованию Немногих.

Люди вечно рассказывают возвеличивающие их истории, говорят о своем особом происхождении и исключительности, желая приукрасить неизбежную неприглядность фактов. Императору достаточно повторять за ними их истории, чтобы повелевать сердцами. Но эта аксиома ускользала от понимания Ксерия. Он слишком любил, чтобы все повторяли его собственную историю. Людьми движет лесть.

– Уверяю тебя, Кемемкетри, умения Имперского Сайка будут использованы уважительно и разумно, как предусматривает Договор. Лишь вы одни преодолели низость и распутство. Лишь вы сохранили верность и славу былого.

Лицо старика озарилось чем-то вроде триумфа.

– Ты оказываешь нам великую честь, о Бог Людей.

– Все ли готово?

– Почти, о Бог Людей.

Конфас кивнул и выдохнул. Он напомнил себе, что надо быть методичным и дисциплинированным.

– Сомпас рассказал тебе о Дарастии?

– Мы с Дарастием в Момемне использовали один Маяк, и я узнал о его гибели, когда он резко замолчал во время мысленного разговора. Поначалу я боялся самого худшего, о Бог Людей. Какое облегчение увидеть тебя и твои замыслы невредимыми.

Призывающий и Маяк – два полюса любой колдовской связи. Маяк – это якорь, спящий адепт. Он спит в известном Призывающему месте, а тот входит в его сны со своими посланиями. Поэтому, вспомнил Конфас, дядя так не доверял Сайку – через него проходило слишком много переговоров императора. Тот, кто контролирует посланца, контролирует и письмо. Это напомнило о…

– Ты знаешь о состоящем при скюльвенде новичке из Багряных? Его зовут Саурнемми. Священное воинство не должно узнать ни слова о том, что здесь произошло. – Он дал понять, как высоки ставки.

Глаза Кемемкетри по-поросячьи заплыли от старости, но видели по-прежнему остро.

– Если ты отдашь его нам живым, о Бог Людей, мы сумеем убедить этих дураков, что в Джокте все спокойно. Нам нужно только вывести его из строя до назначенного времени связи, а остальное сделают наши люди. Он скажет своим хозяевам все, что ты пожелаешь. Заверяю тебя, за Дарастия воздастся полной мерой.

Конфас кивнул, впервые осознав, что дарует императорскую милость. Он помедлил – совсем чуть-чуть, но этого было достаточно.

– Ты желаешь знать, что случилось, – сказал Кемемкетри. – Как погиб твой дядя… – На мгновение он потупился, затем выпрямился, словно в порыве решимости. – Я знаю только то, что передал мне мой Маяк. Но даже в этом случае нам есть что обсудить, о Бог Людей.

– Думаю, да, – ответил Конфас, снисходительно и нетерпеливо взмахнув рукой. – Но прежде всего главное, магистр. Прежде всего главное. Нам надо сломать скюльвенда. – Он посмотрел на магистра с мягкой улыбкой. – И уничтожить Священное воинство.