Гай Орловский - Слуга Жнеца [СИ]

– Название таверне дать хотим. У каждой приличной таверны должно быть название. У нас в Чернорудье знаешь какие таверны?

– Какие? – поинтересовался Лотер, косясь на хлипкую лестницу у которой одна нога надломилась, но еще держится.

Гном пошатнулся, но сказал с жаром:

– Самые лучшие! А название – это пол дела. Только послушай: «Черный топор», «Алмазная кирка». Ладные названия, да? А эту назовем «Лихой кузнец» потому, что как назовешь, так и дело пойдет.

Лотер понимающе кивнул, потом отшагнул и окинул оценивающим взглядом крыльцо. Ступеньки низкие, но широкие, как раз для всяких низкорослых, но саму таверну сделали такой, чтоб и те, кто повыше, могли заходить.

– Таверна у вас достойная, – согласился ворг, – хоть и голова в потолок упирается. И с названием угадали. Только с каким?

Гном с перебитым пальцем что-то раздраженно прорычал, а тот, что на лестнице раскрыл рот.

– Это как понять, с каким? – поинтересовался он удивленно.

– Ну, – осторожно проговорил полузверь, – тут написано «Кривой молот».

Лицо верхнего гнома покраснело, брови сшиблись, а глаз вытаращились так, что повылезали из орбит. Он потянулся к кувалде за спиной и заорал напарнику:

– Ах ты ащеул! Я ж сказал, никаких «кривых»! Где ты видел славную таверну с кривым названием?

Перебитый гаркнул в ответ:

– За то в моем названии есть молот! Какой кузнец, коли мы на поверхности? Лучшие кузнецы лишь под землей!

– А как же уговор?

– Да к излюку такой уговор, ежели название лживое!

Ворг наблюдал за перепалкой гномов, а сам косился в сторону башни Теонарда, откуда выпорхнула крохотная фигурка амазонки, но главное, дверь осталась нараспашку. Даже с такого расстояния, полузверь разглядел, или скорее дорисовал стройные крепкие ноги воительницы, крепкие ягодицы и высокую грудь, специально перетянутую, чтобы не мешала во время скачки.

Когда снова перевел взгляд на гномов, те уже готовы были кинуться друг на друга с кулаками. Перебитый достал молот, а верхний грозится кувалдой, умудряясь цепляться за карниз.

Ворг проговорил:

– Погодите. А почему не назвать «Лихой молот»? Тут и молот, и лихой, и все рады.

Гномы застыли с занесенным оружием и непонимающе уставились на полузверя. Тот, что внизу, вообще скривился, мол, что ворг может понимать в названиях гномьих таверн, но верхний через секунду опустил кувалду и сказал:

– А что, можно. Так даже справней. Пускай будет «Лихой молот». Только слезу с этой клятой лестницы и перерисуем. Эй, давай неси ведро с охрой.

Он помахал перебитому, чтоб пошевеливался, тот недовольно закряхтел, но развернулся и скрылся в таверне. Верхний принялся осторожно спускаться, переставляя стопы так медленно, словно под ним тонкий лед. Лестница поскрипывает, а гном вздрагивает при каждом стоне.

Ворг прищурился, глядя на трещину в ноге лестницы, та опасно расширяется, но лестница, вроде, из дуба и должна выдержать.

– Ну, бывайте, – произнес Лотер и зашагал по тропинке в сторону башни Теонарда.

Когда отошел на три ворговских прыжка, за спиной раздался треск и грохот, послышалась отборная ругань, от которой у эльфов уши сами должны отпасть. Лотер вжал голову, словно виноват, но продолжил путь, поскольку Теонард ждет, хотя еще сам не знает.

Проходя мимо эльфийского Дерева, уловил высокие голоса, кто-то спорил и ругался, поэтому ворг поспешил убраться от резиденции остроухих подальше.

Со стороны первого круга жителей тоже доносятся голоса, какая-то ругань, стук молотков и куриное кудахтанье. Чтобы не ввязаться в очередную разборку, которые вообще-то Хранители не должны разрешать сами, полузверь опустился на четыре конечности.

Когда шарахнулся головой оземь, руки вытянулись, шерсть на них стала гуще, а на пальцах появились загнутые когти, которые помогают при беге. В образе зверя Лотер широкими прыжками преодолел оставшееся расстояние, неся в зубах портки. На самом крыльце остановился, и задумчиво уставился в небо, словно решает сложную задачу. Потом вновь ударился. Шерсть на руках укоротилась, когти вновь стали ногтями, когда весь облик опять стал человечьим, полузверь натянул штаны и вошел.

Теонарда обнаружил меряющим широкими шагами комнату, которую почему-то упрямо называет залом. Лицо хмурое, как дождливый день в людской деревне, вокруг глаз черные круги, от чего похож на сову.

Ворг вытаращился.

– Эй, Глава, ты чего не живой?

Арбалетчик поднял на него взгляд и сказал неожиданно:

– Иллара докладывает о беспорядках в последнем круге.

– Да видел я твою Иллару, – хмыкнул полузверь. – Выбежала вся довольная, разве что не взлетела, пока по ступенькам скакала.

Теонард покачал головой.

– Я не о том. Амазонки следят за внешними границами, чтоб всякие солнечные и прочая гадость не совалась. Кое-где патрулируют, но… Но что делать с теми, кто уже поселился здесь? Отряд Брестиды не может за всем уследить.

Ворг прошагал к столу, на котором блюдо с не доеденной курицей, пальцы сомкнулись на сочной ноге и через секунду полузверь довольно зажевал.

– У воргов таких проблем нет, – проговорил он сквозь набитые щеки. – Законы стаи, подчинение. А если нет, то либо выгонят, либо разорвут, чтоб другим в назидание. Это ты к эльфийке сходи, видал, как они с высокородной друг на друга зыркают?

Глава кивнул, но как-то отстраненно, словно где-то далеко обдумывает, как все наладить и утрясти, а здесь лишь тело. Потом это тело приблизилось к воргу, оторвав другую ногу курицы, молча стало жевать.

Полузверь косился на Главу, ожидая, что тот что-нибудь скажет, но тот темнеет лицом, челюсть двигается все медленней.

Ворг сказал рычащим басом:

– Я вообще чего зашел…

Теонард вздрогнул, рука метнулась к арбалету, но тут же опустилась, он виновато улыбнулся. Лотер отшатнулся.

– Ты полегче с думаньем, – предупредил он. – От него, говорят, с ума сходят.

– Извини, Лотер, – произнес арбалетчик, глотая не дожеванный кусок. – Солнечные эльфы все нервы промотали. Чувствую, опасная игра идет. И надо ее провести так, чтобы выиграть. Только как, если даже правил не знаешь? Думал, Каонэль разберется, да только солнечные самые отвратительные, даже на своих плюют…

– Говорят, темные хуже, – осторожно вставил ворг.

Теонард отмахнулся.

– Их уже пять тысяч лет не видели, – сказал он. – Повымерли, наверное, давно в своем Великом Разломе. А солнечные, вот они, прям сейчас житья не дают. И народ все прибывает…

Отерев пальцы о бедра, арбалетчик прижал ладони к щекам и с силой потер, пытаясь разогнать кровь и заставить голову работать. Потом отошел к клетке с голубями и заглянул сквозь решётки. Птицы довольно воркуют, чистят перья, сытые и довольные спокойной жизнью, когда не надо терпеть холод и сырость, ломиться по болотам и убегать от медведей.