Александр Забусов - Десятник особой сотни [СИ]

– Ну-ну! Слушаю тебя.

– Если скажу, не убьешь?

– Не убью. Говори.

– Я не с этими, – галичанин мотнул головой в сторону погоста. – Выпросился у старшего на день раньше с земляками по весям курским пройтись, добычу взять. А старший знает, что уйти от него могу. Вот и дал добро. Нужен я ему.

– Ну и что? Мне с того, что?

– Так ведь у атамана на войну свои резоны и урок свой. Пока войска штурмуют города и погосты, ему князь отдельный наказ дал!

– Не тяни! Рассказывай!

– Точно не убьешь?

– Нет.

– Я должен после того как добычей разживусь, скакать под Курск. Там в двух десятках верст от стольного града заимка лесная. Туда похищенную сестру Курского князя привезти должны. Если все удачно и княжна там, я навстречу старшему выеду. Скажу, что засады нет и можно ехать забирать.

Лиходеев опешил. Ни фига дела творятся в Курске. Кто ж там прыткий такой, что может позволить утворить такое? Мысли витали в мозгах, перебирая личины бояр. Эх, шефа бы сюда! Уж он бы разобрался кого за хобот и на цугундер тащить нужно. А еще время поджимает. В самом Курске наверняка уже большой кипиш поднялся.

– А ты почем знаешь, где та заимка? Был там?

– Не был. Доехать до нее просто. От Льгова по основному летнику на Курск. Не доезжая верст двадцать, по правую руку высокая сухая береза стоит у тропы. На тропу стал, она приведет прямо к заимке.

– Может знаешь, кто в Курске Чернигову служит? Скажешь, золотом заплачу.

– Это конечно хорошо. Только откуда мне се ведать? Это только старший знает.

– Как зовут старшего?

– Прозором.

Вот так номер! А я все кумекаю, откуда ноги растут.

– Это такой тучный и шрам у него у подбородка. Кажись в Чернигове встречались.

– Не-э! Костлявый он и руки нет.

– Точно! Ошибся значит.

– Так княжна уже на заимке?

– Сегодня не знаю, завтрева к вечеру точно должна быть. Послезавтрева с утра Прозора встречать.

– Молодец! Все рассказал? Ну, договор есть договор. Я тебя не убью и даже отпускаю.

Глаза Лиса полезли на лоб. Даже рот от удивления перекосился и открылся одновременно.

– Вставай. Иди.

Пленник не заставил повторять дважды. Вскочил и протиснувшись через нестройный ряд ворогов порскнул в сторону реки.

«Чего ты ждешь?» – Поинтересовался Лука.

Семь, восемь, девять, десять шагов. Наверное считает себя умным дятлом. Кивок Зорану.

– Бей!

Арбалетный болт сорвался с руки воя, с хрустом вошел в спину галичанина. Тихий и короткий вскрик. Человек наверное, в полной мере даже не успел осознать, что он уже мертв. Дрон сходил, проверил результат, оттащил тело к кустам. Дикие звери разберутся, как дальше употребить захватчика. Живым нужно думать о живых.

Лиходеев взглянул на своего зама, улыбнулся.

– Лис, я думал тебе в рот муха залетит!

– Дак, а как еще…

– Я обещал, что не убью его?

– Ну!

– Я его не убил?

– А…

– Зоран.

– Я, батька!

– Это ты галичанина из самострела кончил?

– Я, батька!

– Лис, я не обманул. Это война! – Обвел взглядом своих товарищей и подчиненных, напустив стали в голос, приказал. – Чего застыли? По коням!

Боярин Кокора поежился. Страшно. Уж сколько лет он несет этот груз на сердце, а горючий камень этого груза точит здоровье. Ночами спать не дает, а днями даже в самый жаркий полдень заставляет обливаться холодным потом. А всего-то, гложет желание быть богатым и значимым в государстве. Что ж, злато-серебро исправно поступало из Чернигова, правду сказать деньги не малые. Только тратить их куда? Вот и укладывал все полученное в сундуки, зарывал кладами в землю. Куда ж их еще денешь? Даже жене не показать, а уж домочадцам и подавно. Не похвастаться, не покичиться. Сразу спросят, откуда взял столько? Вон хоть тот же Милорад и спросит. Потом потащит на правило князю. И все, конец боярину. Всему роду конец.

В смятении подбежал к красному углу светелки, упал перед иконами на колени, неистово зашептал в голос слова молитвы:

– Господи боже наш, еже согреших во дни сем словом, делом и помышлением, яко благ и человеколюбец прости ми: мирен сон и безмятежен даруй ми. Ангела твоего хранителя посли, покрывающа и соблюдающа мя от всякого зла. Яко ты еси хранитель душам и телесам нашим…

От окна послышались хлопки в ладоши, заставившие прервать общение с всевышним. Оглянулся. Кто смеет?…

Женщина в богатой парче и паволоке улыбалась, рукоплеща, промурлыкала слова:

– Браво-браво, боярин! Проси, чтоб простил твои похождения и зраду. Может внемлет молитвам, разрешит дальше вредить своему князюшке!

Кокора поднялся с колен. Насупился. Как же вошла проклятая ведьма? Ведь помнится, закрывал дверь на щеколду. У-у стерва! Лыбится она.

– Чего пришла, Ксения?

– Чего-о? – растянула слово. – Оттого что время настало. Если не знаешь, объясню. Ведьмы сильнее всего в полнолуние, грозовые ночи или накануне праздников. Праздников у вас на Руси хватает, но это не те праздники. Грозы не ожидается. А вот полнолуние, сегодня. Слышишь, мой сладкий? Сегодня.

– А мне-то что?

Смотрел как скользя по полу приближается дева. Шелест ее голоса объяснил:

– Так ведь мне попасть нужно на женскую половину дворца.

Хотел словом отбрить.

– Тебе нужно…

Внезапно перед лицом Кокоры предстала разъяренная фурия. Взгляд ужасал мертвыми глазами. Нет не пустыми глазами умершего человека. Во взгляде византийской боярыни, как во взгляде гадюки, была распахнутая бездна, пропуск в небытие. Испугался боярин, на глазах скис. Жизнь заставляла бояться всего.

Шелест голоса преобразовался в угрожающий рык:

– Т-ты! Старый пердун! Сегодня же! Слышишь? Сегодня оторвешь свою жопу от лавки и сходишь во дворец! Понял? Иначе сгною в черниговском порубе, здоровье отниму. Семейство по миру пойдет!

– П-понял!

– Вот и молодец, – легко переходя на спокойный разговор, согласилась византийка. – Перед уходом зайдешь ко мне в комнату, на столе увидишь корзинку, в ней клубки с нитками. Отдашь любой чернавке на женской половине дворца. Дальше не твое дело. Если обидела, можешь пожаловаться вон ему.

Указав на икону вышла из светлицы.

Если кто не знает, ведьма может превращаться в любое существо и в любой предмет, но охотнее всего оборачивается кошкой, собакой, свиньей, большой жабой, вороной или сорокой. Любит оборачиваться колесом, клубком ниток, стогом сена, палкой, корзинкой. Может и невидимой стать от нее не убудет.

Кокора это знал, истово закрестился глядя на божий лик. Ну за что ему все это?

Ближе к вечеру войдя в комнату к ведьме забрал со стола пресловутое лукошко и поспешил во дворец.