Борис Сапожников - Шаг в небеса [СИ]

Мой аэроплан заскрипел, сопротивляясь такому надругательству. В какой-то момент мне показалось, что сейчас его не самый прочный корпус просто не выдержит – и рассыплется прямо в воздухе. Но нет – «Ласточка» оказалась всё же крепким аэропланом! Ругаясь на чём свет стоит, я уводил её всё выше и выше. Туда, где меня уже не достанут зенитные снаряды блицкриговских кораблей.

Разрывы стихли, оставшись где-то позади и внизу. Можно немного расслабиться. Хотя руки болят всё сильнее. Давно уже не было у меня таких нагрузок. Наверное, с самых боёв в нейстрийском небе.

Пришло время рассчитать курс. А это на самом деле, теперь куда сложнее, чем раньше. Слишком уж активные кульбиты в воздухе я совершал в последние полчаса. И ошибиться нельзя. Налетишь ещё на ту же эскадру – пиши пропало. Во второй раз они мне уж точно не дадут уйти.

Трижды проверив расчёты, я направил аэроплан в выбранную сторону. Выдерживать скорость, на которую надеялся, всё же не удавалось. Слишком уж хорошо досталось «Ласточке» от вражеской шрапнели.

И всё же мне повезло – и я не разминулся в небе с эскадрой китобоев. Хотя, наверное, это было просто невозможно. Потому что проскочить мимо воздушного боя очень тяжело. Грохот орудий я услышал минут за десять до того, как увидел в облаках первые вспышки орудий и тени громадных кораблей. Они обменивались залпами, содрогаясь от попаданий.

Когда я подлетел поближе, то смог отличить уже вытянутые силуэты крейсеров Блицкрига от судов китобоев. А минут через пять, уже видел и мечущиеся между громадными тушами воздушных кораблей аэропланы. Сверкали очереди фосфорных пуль. То одна, то другая машина устремлялась к земле, объятая пламенем.

В общем, драка шла нешуточная. И вряд ли китобои сумеют справиться с блицкриговцами, когда к последним подойдёт внушительное подкрепление.

Я вновь выжал из двигателя «Ласточки» всё, на что тот был способен. Аэроплан рванул в сторону кораблей китобоев. Я заходил на эскадру нанимателей по широкой дуге, стараясь даже краем не задеть воздушную схватку. Моей «Ласточке» хватит одной хорошей очереди. Она вполне может развалиться прямо в небе.

«Пилигрим» был передо мной или нет, меня уже мало волновало. Я выстрелил вверх зелёную ракету, запрашивая посадку на палубу ближайшего корабля. Оттуда мне тут же подали сигнал подтверждения. Какой-то техник трижды взмахнул длинной галогеновой лампой зелёного же цвета. Указал мне площадку. Я по возможности аккуратно завёл на неё свой аэроплан, стараясь не думать о свисте ветра в многочисленных дырах в корпусе. И о том, что при посадке большая часть машин как раз и не выдерживает – разваливается, гробя летуна под обломками.

— Как ты на этой рухляди долетел? — без особых церемоний обратился ко мне смутно знакомый летун. — Да она должна была развалиться ещё в воздухе.

Как будто подтверждая его слова от борта «Ласточки» отвалился внушительный кусок обшивки. Загремел по стали палубы.

Мы с летуном проводили его взглядом. И я только плечами пожал. Что тут скажешь?

— Мне нужно на «Пилигрим», — произнёс я, отрывая взгляд от техников, которые даже не понимают, как бы им подступиться к разваливающейся «Ласточке». — Доложить о результатах разведки.

— Не прорвёшься к нему, — покачал головой знакомый летун. — Докладывать придётся по телеграфу. Идём.

Я вслед за ним отправился прямиком в радиорубку. Меня очень удивило, что даже не уведомили об этом капитана корабля. А ведь по всем воздушным законам, только он имеет право давать радисту указания. Значит, совсем не прост был этот смутно знакомый летун.

Он бесцеремонно постучал в металлическую дверь радиорубки. В той открылось окошко и появилось усталое лицо. Увидев нас, радист явно не обрадовался. Конечно, кого же может радовать нарушение писанных и неписанных уставов воздушного флота. Однако и не удивился.

— Набросай быстро рапорт о разведке, — бросил через плечо летун, — и его тут же отправят на «Пилигрим».

Кто же он такой? Откуда я знаю его? Почему так легко распоряжается радистом чужого корабля? Все эти вопросы мучили меня, пока я коротко записывал результаты разведки. Получилось не густо. Вот только вряд ли кто-то был способен на большее в имевшихся обстоятельствах.

Смутно знакомый ознакомился с моим рапортом, прежде чем передавать радисту. Ничего не сказал. Получив лист бумаги, радист захлопнул окошко.

— Квитанции об отправке не дождёмся, — усмехнулся летун. — Подошьёт к журналу и передаст его только капитану этой посудины.

— А как хоть называется она? — поинтересовался я. А то как-то совсем нехорошо получается. Мало того, что не доложился капитану корабля, так ещё и названия его даже не узнал.

— «Бродяжник», — ответил летун, — корвет. Насколько я успел понять – нейстрийский в прошлом. Хоть и старый корабль, но достойный вполне. Вот только против новеньких блицкриговских крейсеров не выдержит и минуты. Вот и держит его Бронд в резерве.

— Ты ведь человек Буковски, верно? — глянул я на летуна.

— С чего это ты взял? — даже не очень наигранно удивился тот. — Вроде как на мне этого не написано.

— Никто из китобоев не зовёт своего командора по имени, — усмехнулся я. — Выходит, ты – человек Чёрного Буковски. Но ты так легко распоряжаешься на чужом корабле… — Я только плечами пожал.

— Скажу пока только одно, — усмехнулся летун. — Я точно не человек Чёрного Буковски. Но и не китобой, как ты верно отметил. Остального пока тебе знать не стоит, Готлинд.

— Хотя бы имя, — предложил я. — Ты моё припомнил, а вот я твоё – никак не могу.

— Ты его и не знал, — отмахнулся летун. — Вот и сейчас – оно тебе не нужно. Поспешим к капитану «Бродяжника» – он верно уже негодует на «этого гнусного наглеца».

Мы и без того быстро шагали к мостику, чтобы доложиться-таки капитану корабля.

— Это он про тебя, что ли? — без особой нужды поинтересовался я.

— Верно, — кивнул смутно знакомый.

Он открыл мне дверь на мостик. И я первым перешагнул через высокий порог.

Капитан «Бродяжника» встретил меня, сидя в роскошном кресле. Оно вращалось на шарнире, что позволило ему развернуться в сторону двери. Был он давно уже немолод и очень толст. Наверное, ему стоило известных усилий помещаться даже в это кресло. Ноги капитана совершенно по-домашнему укрывал плед.

— Простите великодушно, — весьма ехидно сказал он, — что не могу приветствовать вас стоя. Вражий снаряд взорвался слишком близко от меня – и осколки славно расписали мою спину. Их вытащили, но сказали мне, что я уже никогда не встану на ноги. Что-то мне эти чёртовы осколки перебили в моей спине.

Похоже, капитан, несмотря на прошедшие годы, так и не пережил своей трагедии. Вот и рассказывал свою историю кому надо и не надо.