Анастасия Машевская - Коготь и цепь [litres]

– Конечно, – с непроницаемым лицом отозвалась танша.

Маатхас представил второго сопровождающего его бойца – Аргата, командующего «воителями неба», личной гвардией лазурных танов. Бану пригласила гостей в дом. Наскоро отдав несколько распоряжений, Сагромах отрядил своих вояк за стены чертога и поспешил в фамильный донжон Яввузов.

Бансабира шла немного впереди. Тан, с улыбкой и теплом в сердце окинув знакомую фигурку взглядом, поспешил догнать молодую женщину. Двое сопровождающих намеренно отстали: седоусый Хабур давно был в курсе происходящего и инструктировал товарища, который и сам уже представлял ситуацию.

Они двигались молча, пока наконец их не нашел управляющий. Бансабира передала гостей с рук на руки, попросила проследовать в отведенные покои, отдохнуть и вскоре прийти к ужину.

За столом собрались все Яввузы, Маатхас с сопроводителями, Гистасп с Гобрием, поэтому все прошло самым чинным образом. Бану старалась лишний раз не глядеть на гостя и вообще была удивительно молчалива. Только когда в конце трапезы Маатхас целенаправленно поймал ее взгляд, Бансабире пришлось, смирившись с неизбежным, отослать остальных восвояси. Все равно ведь рано или поздно придется остаться с ним вдвоем.

Когда закрылась дверь, Бансабира, толкнувшись ладонями от края стола, отодвинулась вместе со стулом и откинулась на спинку. Взгляд Маатхаса сам собой скользнул к треугольнику в основании ног, где характерной складочкой смялось танское платье. Он поспешил отвести взгляд, делая вид, что не имеет отношения к этому непроизвольному рефлексу и всерьез заинтересован отделкой стен и потолка в трапезной. Все-таки слишком непривычно видеть Бансабиру в по-настоящему женском одеянии, которое, когда танша сидит, подчеркивает плавные линии. Так непривычно, что даже легкие в ее присутствии невыносимо горят огнем.

– Мне показалось, – сказала Бану, изредка покусывая обсохшие губы, – вы хотели о чем-то поговорить, тан?

Сагромах сглотнул:

– Комплимент неуместный в такой ситуации, но вам невероятно идет черный.

Бану улыбнулась почти неуловимо, уголком губ.

– Мне показалось или вы хотели о чем-то поговорить, тан? – с небольшим нажимом повторила танша. Ну не говорить же ему, что подобный комплимент и впрямь звучит как издевка!

Маатхас оценил беззлобность упрека и по-честному постарался сосредоточиться на главном.

– Да, тану. Признаюсь, я прибыл раньше срока не без умысла. Я бы хотел попросить вас об одолжении.

– Все, что в моих силах. – Бану величественно качнула головой.

– Я хочу проститься с Сабиром Свирепым лично, до официального обряда. – Он посмотрел в глаза женщины с самой неподдельной надеждой. – Пока не поздно.

Пока не поздно, мысленно протянула Бану. Да, это вполне искренно. Душа умершего сорок дней преодолевает заснеженную северную пустыню с ее свирепствующими ветрами в сопровождении рубиноглазой собаки. И когда срок истекает, за умершим захлопываются врата Залы Нанданы, для этого мира он становится недостижим до тех самых пор, пока не вернется в него в теле младенца. Поэтому, если есть что сказать почившему напоследок, надо успеть раньше.

– Завтра утром, – не колеблясь, согласилась Бану. Такая просьба со стороны Маатхаса значила немало. – Я провожу вас.

Бану и самой хотелось бы наведаться в склеп, к отцу, на прощанье. Но так, чтобы рядом не было вездесущих родственников.

– Большое спасибо. – Было видно, как тан погрустнел.

– В остальном… – заговорила Бансабира через паузу. Голос ее звучал теперь уверенней. – Я надеюсь на ваше понимание: мне придется поручить вас заботам Гистаспа. Дел слишком много. Думаю, вы столкнулись с подобным, вернувшись на родину спустя такой-то срок.

Тан подтвердил. Никаких обид, отозвался Маатхас, он будет рад любой минуте, которую тану сумеет ему уделить.

В склепе было тихо и темно, пламени двух факелов едва хватало, чтобы осветить небольшую часть пространства рядом с надгробием Сабира. По традиции, через несколько дней после похорон или поминок кто-то из смотрителей вынимает погасший факел и устанавливает в кольце над могилой новый, чтобы пришедшие почтить память могли его зажечь. Так случилось и в этот раз. Тот светоч, что она принесла с собой, Бану закрепила в кольце над соседним, пока пустующим местом в склепе. Кто знает, возможно, оно уготовано именно ей?

Маатхас прочитал молитву, потом несколько минут стоял недвижно, обращаясь к покойному с чем-то, известным только ему. Закончив, Сагромах сел прямо на пол, облокотившись на гробницу, и Бансабира примостилась рядышком. Они сидели молча, не имея представления, сколько прошло времени.

– Он очень вас любил. – Раздавшийся в глухой тишине склепа голос Маатхаса одним своим звучанием внушил Бану тревогу.

– И я его, – отозвалась она не задумываясь, слушая, как их голоса отдаются эхом от толстых стен. Сделала до треска в ребрах глубокий вдох и тихонечко призналась: – Все, что я делала, я делала только для того, чтобы он гордился мной.

– Он и гордился, – без промедления заверил тан. – Вы даже не представляете как. Мы ведь часто с ним говорили, в… – Маатхас осекся, задумавшись, уместно ли сейчас говорить дальше. – В том числе о вас.

Бану не стала возмущаться, понадеявшись, что тан сам не задержится на остром углу. Сагромах не подвел.

– Сабир Свирепый был замечательным человеком, достойнейшим таном и отличным другом. Я знал его в пору, когда сам был еще мальчишкой. – Маатхас наконец вздохнул по-настоящему тяжело. – Видел, как он постигал мастерство боя, как он дружит с моим отцом, видел, как давит на него семья за безбрачие. Видел, как он любил, видел, – мужчина коротко посмотрел на женщину по соседству, – как родились вы и как он радовался. Он никогда и ни в чем не отказывал тем, кого считал друзьями. Кроме, – чуть бодрее, с легкой смешинкой поправил тан сам себя, – пожалуй, одного случая.

Маатхас вновь посмотрел на Бансабиру, и та, кожей почуяв, перевела на тана ответный взгляд.

– Впрочем, – Сагромах спокойно скользил взором по всему облику Бану, – я бы тоже пожадничал.

Он отвернулся, помолчал, а потом закрыл лицо рукой:

– Не вам мне это говорить, тану, но я потерял такого друга.

Бансабира молча прикрыла глаза.

В склепе больше не раздавалось ни звука. Такая удивительная тишина… Бану казалось, что после подземелий Багрового храма она не услышит ее больше нигде. Сейчас в ней было что-то особенно сакральное: будто молчанием Бансабира могла в последний раз прикоснуться к умершему отцу.

Когда Бану шевельнулась, чтобы встать, Маатхас вздрогнул от неожиданности.

– Мне нужно возвращаться, тан, – произнесла Бану скорее учтиво, чем как-то еще. – Поскольку факел у нас один, придется идти вдвоем, но вы можете вернуться сюда в любое время. Гистасп или дядя вас проводят. Я распоряжусь.