Анастасия Машевская - Коготь и цепь [litres]

– Тану, подождите. – Сагромах удержался от того, чтобы поймать ее за руку, когда Бану вставала. Он поднялся следом, возвысившись над госпожой. Кожа мужчины в отсветах факела отливала бронзой, и танша не могла оторвать взгляда. – Я хочу сказать вам кое-что.

Приказав себе держаться бесстрастно, Бану изобразила во взгляде готовность слушать.

– Вы можете подумать, что во мне говорит признательность Сабиру, не стану отрицать, возможно, частично так и есть, в конце концов, в какой-то момент у меня сильно испортились отношения с моим отцом, так что я все чаще спрашивал совета у вашего. Но, повторю, это лишь часть причины, самая незначительная. Тану, – Маатхас выдохнул из легких все, что там было, и решимости для втянул новый глоток воздуха, – что бы ни случилось, вы можете всегда на меня полагаться. Не только тана Сабира, но и вас, госпожа, я искренне считаю другом.

У Бансабиры подогнулись колени и дрогнули губы.

«Врешь ведь», – в мыслях возмутилась танша, уставившись на мужчину широко раскрытыми глазами. И, только наблюдая, как черные глаза Маатхаса становятся все удивленнее, Бану поняла, что подумала шепотом.

Маатхас смотрел на Бансабиру, не двигаясь и затаив дыхание. Он знал, что надо делать, и сделал бы это, если бы тело хоть немного слушалось. Если бы он просто мог пошевелиться. Но все, на что хватало оглушенного сознания, – замереть с видом непонимания происходящего.

Бану судорожно глотнула губами воздух и поспешно прикрыла ладонью рот, сводя брови так, будто вот-вот расплачется – то ли от ужаса, то ли от позора. Закрыла глаза, чтобы не видеть этого лица, чтобы самой от него хоть как-то спрятаться.

– Бансабира. – Маатхас пришел в себя и протянул руку, намереваясь обхватить таншу за плечо. Звук его голоса подействовал на Бану подобно встряске: она развернулась на пятках и, не дав себя поймать, опрометью бросилась в черноту усыпальницы. – Подожди! – крикнул вслед Маатхас. Он сделал два громадных шага за ней, но, почти поймав, опять замер. Будь она готова составить хоть какой-то разговор, не стала бы убегать с риском переломать в темноте ноги. Маатхас сделал над собой усилие.

– Тану, подождите меня, у нас же всего один факел! – Зычный баритон гулом отразился от стен. Сагромах знал, что Бансабира услышала его, но шаги женщины доносились с прежней скоростью, и тан не стал настаивать.

Пусть бежит. В этот раз он все еще позволит ей уйти, но этот раз – последний. Потому что Бану больше не сможет делать вид, будто ничего не случилось.

Тан вытащил из крепления факел, подождал немного, давая женщине фору, и неторопливо пошел следом.

Это поняла и сама Бану. Мгновенно, сразу, как выдала, что было на духу. Ей больше ни за что не спрятаться, и хоть бы Маатхас и дал ей уйти сейчас, как только пройдет сорокоднев, от разговора она не отвертится.

Нужно что-то решать.

Если прежде можно было сказать, что тану Яввуз работает не поднимая головы, то теперь, в последние пять дней до обряда, впору было говорить, что она ведет дела круглосуточно, не зная ни сна, ни отдыха и даже питаясь не очень-то регулярно. Да она вообще забыла бы о еде, если бы над ней денно и нощно коршуном не висел Лигдам, который осмелел настолько, что стал периодически читать нотации. Бану называла его «старым брюзгой», хотя оруженосец не очень превосходил ее в возрасте, и, не глядя, заталкивала в рот то, что пальцы находили на услужливо придвинутой тарелке.

От тренировок в этот срок пришлось отказаться – мало ли, за Маатхасом давно известна привычка наблюдать за ней в это время. Так что пока Бансабира вычеркнула этот пункт из ежедневных дел. Теперь, едва высвобождалась минутка, она начинала с каким-то остервенелым интересом нянчиться с сыном, который на ее руках не знал покоя и больше кричал, или беседовать с Адаром, хотя он не особо тянулся к сестре.

За Маатхаса танша не беспокоилась: последний нагоняй Гистасп, как пить дать, запомнил хорошо, теперь будет из кожи вон лезть. Ну а на время, когда он занят с кузинами, Сагромаха вполне можно поручить Тахбиру, с которым у Маатхаса немало тем для болтовни, или Руссе, которому, помимо всего прочего, вместе с Махраном велено организовать встречу тана Яфура Каамала.

О том, что случится, если вдруг еще до сорокоднева у нее закончатся все мало-мальски срочные дела, Бану предпочитала не рассуждать: для других находит занятия – и себе сыщет.

Лигдам сидел в кресле неподалеку и клевал носом. Время от времени, когда обмякшее тело грозило свалиться на пол, оруженосец вскидывался, растерянно моргая, оглядывался по сторонам, будто вспоминая, где он и кто, потом, увидев таншу, как будто успокаивался, принимался за ней пристально наблюдать… и через пару минут засыпал вновь.

Немного за полночь Бану, душераздирающе зевнув, покосилась на парня в очередной раз. Несчастный. Ладно она – загоняет себя по известным причинам, а вот Лигдам ни при чем. Она поднялась, растолкала оруженосца (он опять взбудораженно замотал головой, оглядываясь) и, заткнув посреди извинений, отослала спать нормально.

Бансабира потянулась, прогнулась в спине, вытянув вверх руку, ладонь другой положила на локоть и потянула вниз, таким образом наклоняясь немного сначала в одну сторону, потом, поменяв руки, в другую. Спать хотелось страшно. Но Бану твердо решила измотать себя до того состояния, когда она просто свалится без чувств, как это было совсем недавно, и проспит до самых сороковин.

Чтобы хоть как-то взбодриться, женщина накинула черный плащ и вышла на одну из лоджий чертога. Это немного помогло – прохладный ночной ветер освежал и неплохо продувал голову, донося до слуха отдаленные голоса коротких мужских разговоров в охране, редкий и гулкий из-за расстояния грохот со стороны осадных мастерских, почти призрачный шум бушующей реки Тархи.

Поморозившись с четверть часа, Бану вернулась в чертог, но, прежде чем подняться в спальню и вернуться к делам, завернула в рабочие помещения. Будем надеяться, подумала танша, в кухне кто-нибудь есть.

В кухне и впрямь кто-то был – его присутствие выдал характерный тонкий присвист, с которым меч рассекает воздух. Бану озадаченно нахмурилась, сбавила шаг и дальше стала пробираться крадучись.

В кухне спиной к выходу обнаружилась женщина без каких-либо особенных примет. Она в одиночестве, насколько умела плавно, перемещалась по пустующей части помещения, уверенно сжимая меч и делая регулярные четкие удары по несуществующему противнику. Бану замерла, приглядываясь: неплохая стойка, прямые линии, ровный ритм. В «меднотелые», конечно, не годится, но женщина определенно научена. Версий о причинах ее умений может быть множество, стоит проверить наверняка.