Карен Монинг - Рожденная огнем

Она коснулась шоколадного пятна. Танцор подарил ей эту поэму целую жизнь назад — в ту же ночь, что и браслет, который она потеряла в Зеркалах. Он был завязан так, что пришлось выбирать — либо украшение, либо рука. В какой-то момент ей пришлось пожертвовать почти всем.

— Жуть какая, — недовольно пробормотал Шазам, который валялся на горе подушек в центре кровати и заглядывал ей через плечо. Он зевнул, оскалив огромные зубы, и показал загнутый черный кончик розового языка. — Ну совсем же не в рифму. А там, где рифма угадывается, напрочь теряется смысл. Нескладно.

— Кто сам не умеет, тот критикует.

— Словно часы можно убить, а даже если и можно, очень сомневаюсь, что на столь примитивную расу вдруг снизойдет озарение, даровав способность понимать сложные темпоральные истины. Почему ты так хочешь остаться с трехмерными людьми? Очевидно, что один из вас в конце концов уничтожит этот мир. И скорее раньше, чем позже. Нам нужно уходить сейчас . Ты принесла мне что-нибудь поесть? — жалобно спросил он. — Что-нибудь с кровью и пульсом?

Усы задрожали от предвкушения.

— Есть энергетические батончики…

Он фыркнул.

— Совершенно ошибочное название. Они не только не дают никакой ощутимой энергии, но я уверен — выпивают мою. И на вкус они жуткие, у меня от них депрессия. — Его фиалковые глаза наполнились слезами.

— У тебя от всего депрессия. Если бы ты хотя бы иногда выбирался из постели…

— А какой смысл выбираться из постели, если ты заставляешь меня сидеть в этих грязных скучных комнатах?

— Я не заставляю. Всего лишь попросила…

— Твои «просьбы» — мои кандалы, — скорбно изрек он. — Я невидимка, совсем как в Олеане.

— Нас таких двое.

Снова сложив листок по старым сгибам, она вернула его в шкатулку, вытянулась на постели, с мечом под боком, и закрыла глаза. Она не раздевалась. Она никогда не раздевалась. Спать и без того опасно. Ей хватило нескольких сражений в обнаженном виде. Определенные преимущества найти, конечно, можно — кровь проще смывается, а враги мужского пола чаще всего здорово отвлекаются, — но она предпочитала не делать этого.

Шазам вскочил, трижды обернулся вокруг своей оси, лег и снова вскочил, ощетинившись так, что даже матрац завибрировал.

— Ты плохо пахнешь. Как хищник. Я не смогу спать, если ты провоняешь мне воздух. Кто к тебе прикасался? Почему к тебе прикасались?

— В душ не пойду, — сказала она, не открывая глаз. — Слишком устала. К тому же мы с тобой пахли и хуже.

— Ладно. Тогда никаких обнимашек.

— Я не просила тебя обниматься. Никогда не просила. Я даже не использовала это слово.

— А тебе и не нужно. Твои ожидания — прутья моей клетки.

— Я всего лишь предположила, что если я за тобой ухаживаю — вон какой пушистый стал и сияешь, как маленькое солнце, — то ты взамен мог бы меня согревать. В некоторых мирах очень холодно.

Она до сих пор часто чувствовала себя промерзшей до мозга костей.

— Тут не холодно. И ты весь день за мной не ухаживала. А это был длинный день. И я все время оставался один. Потому что ты заставила меня.

— Там ты привлечешь слишком много внимания.

— Я буду в высшем измерении.

— Пока не решишь, что можешь получить немного внимания.

— Мне нравится внимание.

— Мне нет.

— А когда-нибудь нравилось?

— Не помню.

— Ты меня стыдишься. Потому что я толстый. Вот почему ты не хочешь, чтобы они меня видели.

Она приоткрыла сонные глаза, едва-едва.

— Я тебя не стыжусь. И ты не толстый.

— Посмотри на мой живот, — со слезами в голосе сказал он, схватил себя за живот передними лапами и начал трясти.

Она улыбнулась.

— Мне нравится твой живот. Я считаю, что это совершенно чудесный живот, мягкий и круглый.

Вчера он был уверен, что у него слишком большие уши. Позавчера считал, что у него проблемы с хвостом.

— А может, ты стыдишься себя? И совершенно справедливо. Кстати, у меня мех за ушами сбился.

— Шазам, ты красивый. Я расчешу тебя завтра, — сонно ответила Джейда.

— Сегодня уже завтра.

Она вздохнула и вытянула руку. Шазам с упоением ткнулся в нее головой.

Джейда запустила пальцы в длинный мех за его ушами и начала нежно его распутывать. Непонятно, каким образом мех постоянно сбивается в колтуны, если Шазам редко слезает с кровати и большую часть времени спит.

Он развернулся мордочкой вверх, полуприкрыв глаза от удовольствия, и заурчал.

— Я вижу тебя, Йи-Йи.

Йи-Йи — так он назвал ее в тот далекий день в Олеане, когда она дала ему имя. И говорил ей эти слова четыре с половиной года — всякий раз, когда она просыпалась или засыпала. И отказывался укладываться, пока она не ответит.

— Я тоже вижу тебя, Шазам.

Некоторое время спустя они свернулись клубочком и заснули, как спали во множестве миров: голова Шазама улеглась на подушку ее волос в ложбинке между шеей и плечом, одна передняя лапа обнимала ее за руку, а одна задняя торчала вверх и подергивалась во сне.

[28] Песня Лорины Маккиннит «The Old Ways».

Мы с Бэрронсом приземлились на безопасном расстоянии от огороженной черной дыры, зависшей в воздухе у подземного входа в ночной клуб «Честерс».

Джайн и его команда были заняты, Риодан отправил их окружать по периметру все до единой черные дыры Дублина. Я оглянулась через плечо и вздрогнула. Аномалии тревожили меня на клеточном уровне, даже когда чувства ши -видящей приглушены. Убивать теперь стало до безобразия просто: достаточно толкнуть в парящую черную сферу — и никаких улик. Хотя сейчас мало кто обращал внимание на убийства, не говоря уже о том, чтобы их расследовать, — все слишком заняты собственным выживанием. Бесконечная очередь посетителей, ожидающих у входа в клуб, резко отгибалась от огороженной веревками территории. Дыра нравилась им ничуть не больше, чем мне.

Бэрронс соскользнул со спины Охотника и грациозно приземлился на брусчатку. Меня не переставало поражать, как такой крупный мускулистый мужчина умудряется двигаться настолько легко, почти растворяясь в тени, без малейших усилий.

Он потянулся вверх, чтобы помочь мне спуститься, словно то, что я пойду с ним, было заранее решено.