Майкл Суэнвик - «Ничего особенного», – сказал кот

и умолкла. Лишь эхо вновь и вновь разносило по округе ее голос.

А потом Мэри сказала:

– Теперь тебе пора кое с кем познакомиться.

Мэри привела меня в ничем не примечательный шлакоблочный домик, местонахождение которого я унесу с собою в могилу. Она вошла туда первая. Я, с трудом скрывая нервозность, последовал за нею. Внутри было полутемно, и я споткнулся о порог. Когда же глаза мои привыкли к темноте, я разглядел, что нахожусь в баре. Не в пабе, который обычно является уютным доброжелательным заведением, куда люди ходят семьями, чтобы пообщаться, где взрослые сидят с пинтой пива, а дети с газировкой. Я попал туда, куда приходят, чтобы напиться. Там пахло самогонкой и затхлым пивом. Дверь в уборную кто-то сорвал с петель, и никому не пришло в голову поправить ее. Похоже, до появления Мэри женщины очень долго не переступали этого порога.

В полумраке за маленькими столиками сидели, повернувшись спинами к двери, три или четыре человека, а за стойкой возвышался тощий мужчина с нездоровым цветом лица.

– Здрасьте вам пожалста, – неприветливо буркнул он.

– Не обращай внимания на манеры Лиама, – сказала мне Мэри и обратилась к Лиаму: – У тебя найдется что-нибудь приличное выпить?

– Не-а.

– Ну, все равно, мы не за этим сюда пришли. – Мэри дернула головой в мою сторону. – Вот новобранец.

– Не очень-то похож.

– Новобранец – куда? – осведомился я. До меня вдруг дошло, что Лиам прятал руки за стойкой. А там крутые парни обычно держат оружие – дубинку или даже ружье.

– Пусть тебя не сбивают с толку его американские зубы. Это одна из причин, по которым он нам так нужен.

– Ты, значит, патриот, парень, да? – сказал Лиам тоном, откровенно показывавшим, что он этого совсем не думает.

– Представления не имею, о чем вы говорите.

Лиам бросил на Мэри короткий взгляд и скривил губы в ухмылке:

– А-а, значит, он приперся за плюшками. – Понятно, что выпечкой в такой дыре и не пахло, и он имел в виду мордобой. И пытался с ходу вызвать меня на драку.

Я стиснул зубы и сжал кулаки. Впрочем, это, кажется, не произвело впечатления на Лиама.

– Ну-ка заткнись! – прикрикнула на него Мэри и повернулась ко мне: – А ты постарайся держать себя в руках. Речь идет о серьезных делах. Лиам, я ручаюсь за этого человека. Дай ему посылку.

Руки Лиама наконец появились над стойкой. Он достал какой-то предмет размером с коробку печенья, завернутый в белую бумагу и перевязанный бечевкой, и толкнул ко мне по крышке стойки.

– Что это такое?

– Полезная штучка, – ответил Лиам. – Ежели ею правильно воспользоваться, можно взорвать весь административный комплекс космопорта Шэннон, причем ни единый гражданский не пострадает.

Меня прошиб холодный пот.

– Вы, значит, хотите, чтобы я протащил эту «полезную штучку» в порт, да? – осведомился я, почувствовав при этом (впервые за несколько недель), насколько фальшиво звучит мой акцент. Повинуясь мгновенному порыву, я выхватил из-под рубашки нейрокорректор, швырнул его на пол и раздавил ногой. Все, что ни пришлось бы мне там сказать, я должен был произнести своим голосом. – Хотите, чтобы я отправился туда и взорвал себя к чертям собачьим?

– Нет, конечно нет, – возразила Мэри. – У нас там есть боец, который сделает все, что нужно. Но он…

– Или она, – вставил Лиам.

– …или она не может доставить это туда. Люди, которые там работают, не могут пронести внутрь даже карандаш. Вот как низко пришельцы нас ставят! А вот ты – можешь. Спокойно запускай этот сверток внутри своего багажа в их машины – они увидят всего лишь коробку сигар. А когда ты окажешься внутри, к тебе кто-нибудь подойдет и спросит, не забыл ли ты взять посылку для бабушки. Отдашь коробку этому человеку.

– Вот и все, – добавил Лиам.

– Когда что-нибудь случится, ты уже будешь на полпути к Юпитеру.

Они оба испытующе уставились на меня.

– И думать об этом забудьте, – сказал я. – Не собираюсь ради вас убивать ни в чем не виновных людей.

– Не людей. Пришельцев.

– Все равно, они ни в чем не виновны.

– Их не было бы здесь, если бы они не поработили планету. Значит, они не невиновные.

– Вы просто нация каких-то вервольфов поганых! – рявкнул я. Рассчитывая, что это положит конец разговору.

Но смутить Мэри не удалось.

– Да, мы такие и есть, – согласилась она. – День за днем мы демонстрируем миру свои безвредные домашние личины, но однажды ночью зверь просыпается и выходит на добычу. Но, по крайней мере, мы не из тех овец, которые самодовольно блеют, даже лежа под ножом мясника. Вот ты, любовь сердца моего – кто ты? Овца? Или где-то в глубине твоей души может жить волк?

– Эта работа ему не по силам, – сказал Лиам. – Он никчемный, как разбавленное молоко.

– Заткнись! Ты же не понимаешь, о чем речь идет. – Взгляд зеленых, словно живое сердце Ирландии, глаз Мэри остановился на моем лице, и я был бессилен перед ним. – Вовсе не слабость заставляет тебя колебаться, – сказала она, – а бестолковая, невежественная совесть. Сокровище мое, я ведь думаю об этом очень долго, во много раз дольше, чем ты. Я думаю об этом всю жизнь. И прошу тебя о благородном и святом деле.

– Я…

– Ты ведь каждую ночь клялся, что сделаешь для меня что угодно. Да, конечно, не словами, но взглядами, невнятными восклицаниями – всей своей душой. Или ты думаешь, что я не в состоянии расслышать слова, которые ты не осмелился произнести вслух? Теперь я призываю тебя исполнить эти невысказанные обещания. Сделай хотя бы это – если не ради блага своей планеты, то ради меня.

За все время нашего разговора никто из мужчин, сидевших за столиками, не издал ни звука. Ни один из них не повернулся, чтобы взглянуть на нас. Они просто сидели, сгорбившись, на стульях – не выпивали, не курили, не переговаривались между собой. Лишь сидели и слушали. Только сейчас до меня дошло, что они очень крупные, могучие и что их неподвижность неестественна. Что за ней – крайняя настороженность. И что если я откажусь выполнить требование Мэри, то просто не выйду отсюда живым.

Так что выбора у меня просто не было.

– Я это сделаю, – сказал я, – и будь ты проклята за то, что заставила меня.

Мэри подошла, собираясь обнять меня, но я грубо оттолкнул ее.

– Нет! Я сделаю это для тебя, и мы в расчете. А впредь я не желаю ни видеть тебя, ни даже думать о тебе.

На протяжении долгого, непостижимо растянувшегося мгновения Мэри молча разглядывала меня. Я лгал, потому что никогда не хотел ее так сильно, как в те секунды. Я видел, что и она знает, что я лгу. Наверно, если бы она хоть тенью знака дала понять, что понимает мою неискренность, я ударил бы ее. Но она этого не сделала.

– Ладно, – сказала она. – Если ты сдержишь свое слово…

Она повернулась и вышла. Я знал, что не увижу ее больше никогда.