Брендон Сандерсон - Убийца Войн

В шатре наступила тишина.

– А, передумала! – улыбнулся Утешитель. – Я слышал, как ты жаловалась на придворные обязанности – мол, тривиальны твои голоса. Однако выходит, что с ними не так-то легко расстаться? В твоем голосе – все влияние, которое у тебя есть. Оно не бросается в глаза, но действенно. Оно…

– Договорились, – резко ответила Рдянка.

Утешитель осекся.

– Мой голос – твой, – объявила Рдянка, глядя ему в глаза. – Условие приемлемое. Я клянусь перед нашими с тобой жрецами и даже богом.

«Цвета, – подумал Жаворонок. – Она и правда не шутит». Умом он все это время не исключал, что ее воинственная риторика – очередная игра. Но женщина, смотревшая в глаза Утешителю, не играла. Она искренне считала, что Халландрен в опасности, и хотела объединить и подготовить войска. Она всполошилась всерьез.

И это поселило в нем тревогу. Во что он сам-то влез? Вдруг и правда война? Наблюдая за общением двух божеств, он похолодел от того, как быстро и легко они решили судьбу халландренцев. Для Утешителя контроль над четвертью халландренского войска – священная обязанность. Он был готов растоптать ее лишь от скуки.

«Кто я такой, чтобы чернить других за недостаток благочестия? – подумал Жаворонок. – Я, даже не верующий в собственную божественность?»

И все-таки… в миг, когда Утешитель изготовился выложить Рдянке команды, Жаворонку почудилось, будто он что-то увидел. Всплывший фрагмент воспоминания – сна, который, может быть, никогда и не снился.

Сверкающая комната, она блестит, отражает свет. Стальная.

Тюрьма.

– Прислуга и жрецы, прочь, – скомандовал Утешитель.

Те отступили, оставив троих богов наедине с недоеденной пищей. На ветру глухо похлопывал шелк шатра.

– Кодовые слова следующие, – изрек Утешитель, глядя на Рдянку. – «Свеча, при которой видно».

То было название знаменитого стихотворения, его знал даже Жаворонок. Рдянка улыбнулась. Произнеся эти слова в казармах перед любым из десяти тысяч безжизненных Утешителя, она перекроет данные им приказы и обретет над ними полную власть. Жаворонок заподозрил, что уже на исходе дня она наведается в казармы, которые располагались в основании двора и считались его частью, и начнет нашпиговывать солдат Утешителя новыми кодовыми словами, известными только ей и, может быть, нескольким ее самым доверенным жрецам.

– А теперь я удалюсь, – объявил Утешитель, вставая. – Сегодня при дворе голосование. Рдянка, ты его посетишь и проголосуешь за реформаторов.

С этими словами он вышел.

– Почему мне кажется, что нами манипулировали? – спросил Жаворонок.

– Милый, нами манипулировали только в случае, если войны нет. Если же она есть, то мы, возможно, воспарили, чтобы спасти весь двор, а то и само королевство.

– Очень альтруистично с нашей стороны, – заметил Жаворонок.

– Мы такие и есть, – сказала Рдянка, когда вернулись слуги. – Самоотверженные в трудные времена. Так или иначе, мы имеем власть над безжизненными двух богов.

– Моими и Утешителя?

– Вообще-то, я имела в виду Утешителя и Милосердную. Вчера она передала мне своих, без умолку треща, как ей приятно, что ты проявил личный интерес к происшествию в ее дворце. Между прочим, проделано очень неплохо.

Похоже, она что-то вынюхивала. Жаворонок улыбнулся:

– Нет, я не знал, что это подстегнет ее передать тебе команды. Всего-навсего любопытствовал.

– Любопытствовал насчет убитого слуги?

– В принципе, да, – ответил Жаворонок. – Убийство слуги возвращенной меня крайне огорчает, особенно потому, что его совершили невдалеке от наших собственных дворцов.

Рдянка вскинула бровь.

– Хоть раз я тебе солгал? – спросил Жаворонок.

– Никогда, кроме тех случаев, когда заявляешь, будто не хочешь со мной переспать. Ложь, беспардонная ложь.

– Снова намеки, милая?

– Конечно нет, – ответила она. – Откровенно и неприкрыто. Тем не менее я знаю, что ты лжешь о расследовании. Какая у него подлинная цель?

Помедлив, Жаворонок вздохнул, покачал головой и махнул слуге, чтобы вернул фрукты, – они ему нравились больше.

– Не знаю, Рдянка. Если говорить совсем честно, я начинаю думать, что в прошлой жизни был кем-то вроде служителя закона.

Она нахмурилась.

– Кем-то наподобие городского дозорного, понимаешь? Я исключительно хорошо допрашивал этих слуг. По крайней мере, таково мое скромное мнение.

– Что, как мы уже установили, весьма альтруистично.

– Да, – согласился он. – Я думаю, это могло бы объяснить, как я в итоге умер «отважной» смертью и наградил себя прозвищем.

Рдянка удивилась:

– Я-то всегда считала, что тебя застукали в постели с женщиной намного моложе, и прикончил ее отец. По-моему, это гораздо отважнее, чем смерть от ножевых ранений в погоне за воришкой.

– Твои насмешки разбиваются о мое альтруистичное смирение.

– А-а, и в самом деле.

– Не важно, – сказал Жаворонок, уплетая очередной ломоть ананаса. – Я был шерифом или следователем. Держу пари, что, если когда-нибудь возьмусь за меч, окажусь в числе лучших дуэлянтов на памяти города.

Какое-то время она пристально изучала его.

– Ты говоришь серьезно.

– Умереть как серьезно. Сдохнуть, как белка, серьезно.

Рдянка недоуменно промолчала.

– Личная шутка, понятная только мне, – вздохнул он. – Но да, я так считаю. Хотя одного уразуметь не могу.

– И чего же?

– Как это сочетается с жонглированием лимонами.

– Я вынужден спросить еще раз, – сказал Дент. – Мы правда обязаны довести это до конца?

Он шел в обществе Вивенны, Тонка Фаха, Брюлики и Клода. Парлин, по предложению Дента, держался сзади. Дент беспокоился из-за опасности встречи и не желал новых трупов.

– Да, мы должны, – ответила Вивенна. – Это мой народ, Дент.

– И что? Принцесса, наемники – мой народ, и ты не видишь, чтобы я тратил на них столько времени. Это вонючая, неприятная свора.

– Не говоря уже о том, что хамье, – добавил Тонк Фах.

Вивенна закатила глаза:

– Дент, я их принцесса. К тому же вы сами сказали, что они влиятельны.

– Их вожаки, – уточнил Дент. – И они будут бесконечно рады встретиться с вами на нейтральной территории. Идти в трущобы не обязательно – простонародье и правда не так уж важно.

Она смерила его взглядом:

– Вот она, разница между халландренцами и идрийцами. Нам не безразличны простолюдины.

Сзади насмешливо фыркнула Брюлики.

– Я не халландренец, – заметил Дент.

Впрочем, комментировать дальше не стал – они достигли трущоб. Вивенне пришлось признать, что на подходе к цели ее дурные предчувствия усилились.

Эти трущобы отличались от прочих. Они являли собой нечто большее, чем захудалые лавчонки и разбитые улицы. Здесь было темнее. На углах топтались мужские компании, подозрительно смотревшие на Вивенну. На каждом шагу попадались здания, перед которыми прохаживались женщины в крайне рискованных даже для Халландрена нарядах. Кто-то свистнул Денту и Тонку Фаху.